Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

«Да у меня нет языка! — ужаснулся он. — Беги скорей за бумагой, беги! Я скоро умру, кто же расскажет правду?! Старика застрелили...»

У Насыпайко сжалось сердце. Мысли лихорадочно заметались. Теперь он понял, почему тот предатель кинулся в переулке на него. Страшно умирать предателем! Кто докажет Лешкину ошибку?.. Задание он не выполнил... Не дошел до связного, жаль, что так давно ему не разрешали встречу с подпольщиками. А что, если тот старик был связным и он один знал правду?»

Дальше Алексею показалось, что Маша побежала выполнять его просьбу. Вот она вернулась и положила перед его глазами тетрадь и карандаш. Насыпайко сел поудобнее и стал писать, вспоминая все подробности своей службы в полиции.

В конце записки он с обидой приписал: «Я знаю, что те, кто меня оставил с заданием, отступили вместе с армией, но знал же кто-то обо мне, почти восемь месяцев я был один... Лешку не вините, на его месте я бы тоже так поступил...»

После этой приписки на душе у Алексея посветлело. Он улыбнулся и протянул тетрадь Маше, но вместо нее тетрадь взял Лешка, губы его побелели, а глаза наполнились слезами, и тезка упал перед Алексеем на колени.

— Встань, друг, ты убил не меня, а врага! Кто же жалеет врагов? — Лешка перестал плакать. Насыпайко стало легко, легко оттого, что он не только рассказал правду о себе, но и утешил друга.

— Поверните меня на спину, — попросил он Машу и Лешку, — хочу видеть небо.

Дыхание у Алексея стало реже, свет в глазах потускнел, постепенно глаза стали стекленеть, наполняясь холодным мраком...

А над степью густели сумерки. В сухой траве неистово трещали кузнечики, усталые от жары жаворонки, почувствовав прохладу вечерней зари, выпархивали из бурьяна и, глотнув остывшего воздуха, запевали благодарную песню, посвященную жизни.

Зойка жила по соседству со мной. Окончила она десять классов и работала продавцом в универмаге.

Я тогда на шахте слесарил и учился в восьмом, в школе рабочей молодежи.

Зойка была постарше и уже встречалась с парнями. За нашим окном не раз проплывала коричневая копна ее волос рядом с какой-нибуль мужской шевелюрой.

— Опять крашеная с новым ухажером! — говорила моя бабушка осуждающе. — Ну и девка, и в кого такая?..

Я подходил к окну и рассматривал Зойкиного ухажера. При встрече она всегда спрашивала меня:

— Ну как, видел этого?

— Видел. Длиннобудылый какой-то, и что ты все время таких водишь?..

— Попадаются такие. — Она внимательно смотрела на меня и опускала желтоватые глаза.

— А ты сама выбирай.

— Была бы я парнем, — она вздыхала, — тогда бы да-а. А то ведь девчонки ждут, когда их выберут.

— Это лучше, что парни выбирают.

— Для тебя лучше. — Зойка с завистью смотрела на меня.

Но в последнее время она приходила и уходила одна.

Когда я появлялся во дворе, Зойка начинала насвистывать песенку «Здравствуй, малыш». Я подходил к забору и приветствовал ее:

— Зой, салют!

— Салют! — отвечала она и тоже приближалась к забору. — Ну, как твои тренировки?

— В ажуре, — отвечал я заковыристым словом.

— Когда бои?

— Скоро.

— Ты скажешь мне?

— Скажу, а ты что, «болеешь»?

— Хочется посмотреть боксеров.

После этих слов я стал по-иному смотреть на Зойку. Боксеров! По крайней мере, у меня второй юношеский разряд. В пятницу начинаются соревнования, на которых, если повезет, я получу первый.

Шахтком освободил от работы за три дня до соревнования всю нашу команду. Мы отдыхали и серьезно готовились. Тренер внимательно следил за мной.

— На этот раз будешь выступать за основной состав вместо Слойкина.

Тот давно проигрывал мне, и тренер думал усилить команду.

— Ты хорошо бьешь правой, но и удар левой надо поставить. — Он возился со мной, не считаясь со временем. При неудачах сыпал серии отборных насмешек, тыкал в подбородок лапой и обзывал «лапшой», но при хорошо проведенном ударе Иван Николаевич довольно крякал.

На последней тренировке он крякал все больше. В раздевалке, снимая перчатки, похвалил.

— Годишься! Только будь спокойнее, — и подмигнув, добавил: — Удары поставлены, ты пойдешь сюрпризом.

В пятницу я проснулся, как всегда, в семь. Надев спортивный костюм, выбежал за калитку. Обычный кросс перед разминкой. Пробежав положенную дистанцию, стал ведрами носить воду в самодельный душ.

Зойка вышла из дома, насвистывая. Я продолжал заниматься своим делом,

— Салют, сосед!

— Салют!

— Сегодня бокс?

— Кажется.

— А ты что не выступаешь?

— По-очему, — заикнулся, — выступаю.

— Иди сюда! — она подозвала меня к забору. — Хочешь, достану тебе спортивную сумку?

— Хочу.

Эти сумки начинали входить в моду, и среди наших спортсменов только один счастливчик имел такую.

— Сегодня с работы принесу, голубую с белой окантовкой. На базе достала. — Она просунула руку в щель забора и потрепала мой ежик. — Для тебя, жених!

Чувство благодарности взорвалось во мне, как праздничный фейерверк:

— Принесу вечером пригласительный на матч! — выпалил я.

— Ладно! — Зойка радостно улыбнулась.— Ну, репетируйся.

— Разминайся, — поправил я.

— Разминайся, — повторила она и быстро отошла от забора.

Сзади меня стояла бабушка.

— О чем это вы?

— О боксе. А что?

— И о боксе с вертихвосткой неча толковать! Ишь, пустая, с юнцом заигрывает...

Я промолчал, но так посмотрел на бабушку, что у нее пропала охота продолжать.

Пригласительный достал через товарища. Сам не решился просить: вдруг тренер спросит, для кого?

Зойка еще работала. В просторном универмаге покупателей было мало.

— Эй, соседка! — окликнул я ее.

— Ой, смотрите, девчонки, кто пришел! — Зойка подошла ко мне. — Это мой жених.

Те стали меня рассматривать с ног до головы, отчего я покраснел.

— Знакомься, — подтолкнула она.

Я машинально пожал протянутую руку подруги, та, взвизгнув, резко вырвала ее.

— Больно! — она трясла кистью.

Я растерялся совсем.

— Он боксер. Сегодня выступает на соревнованиях! — с гордостью объяснила Зойка, показав билет.

— Но и боксеру неприлично отдавливать руки девушкам! — обиженным тоном заявила подруга.

Дальше оставаться я не мог и, буркнув «до свидания», пошел к выходу.

— Я приду, — вслед сказала Зойка. — Сумку взял бы...

Но мне было не до сумки.

— Сколько ему лет? — спросила обиженная подруга.

— Немного...

О чем они говорили еще, я не слышал.

«Вот медведь!.. — выругался я. — Надо же было так сдавить ей руку!..

Зойка пришла перед самым моим выходом, поискала меня глазами, растерянно пошла по залу.

Я подозвал Слойкина, он сегодня не выступал.

— Подойди к ней, скажи, что я... скажи, что ты от меня, и посади ее на хорошее место. Понятно?