Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

Она размахивала букетом, крутилась юлой, сарафан ее надувался колоколом. Устав, она опустилась наземь, легла на спину и, раскинув руки, глубоко дыша, стала смотреть в чистое небо.

Я опустился рядом, преодолев оцепенение, спросил:

— Ты одна?

— Как одна? — не поняла она и тут же спросила: — А тебе не жалко, что коровы топчут цветы?

— Для коров это трава, и они ее едят.

— До которой части луга разрешен выпас?

— До тех высоких ветел.

— В этом году на меньшей части разрешили, а в прошлом Савелий Фомич пас по всему лугу. А знаешь, Максим, что эти луга спас твой друг, Виктор Мокеевич?

— Как он их спас?

— А так, соседние колхозы все луга свои распахали и засеяли многолетними травами. В первый год травы в рост человека вымахали. В нашем колхозе тоже решили распахать. Тут Виктор Мокеевич и заупрямился. Стал доказывать, что в большую воду весь чернозем с лугов снесет. Его и в райком таскали, и в область. Пока шли споры, пришла зима, а весной такая вода была, что со вспаханных лугов всю почву смыло, один песок остался. Вот пройди за лес, на эти луга, сейчас там только колючки растут.

— Виктор соображает в таких делах. Не зря в институте штаны протирал.

Мы помолчали, а потом я спросил:

— А что у вас с Виктором было?

Надежда покраснела, даже мочки ушей стали малиновые.

— Он что-нибудь тебе рассказывал? — сухо спросила она.

Я понял, что зря спросил ее об этом, но деваться было некуда:

— Меня как-то Чикиринда просила, чтобы я вас помирил!

— Вечно эта Чикиринда сует свой нос куда не следует! — окончательно рассердилась девушка. — А она тебя не просила, чтобы ты помирил меня с Климом?!

Я молчал. В небе чисто звенели жаворонки, басовито гудели шмели, жужжали пчелы.

Надежда повернулась на бок, взяла у меня книжку и стала листать ее.

— Ни одной картинки... я такие книги не люблю.

— Хорошую книжку определяет содержание.

— Сама знаю, что содержание. Ну, а если мне хочется посмотреть на людей, о которых пишут книжки, представить какое-нибудь место.

— Ты представляй в воображении.

— Я так не умею представлять. Запомню человека по картинке, и таким он остается в памяти.

Она встала, оправила сарафан. За дальним лугом на полях широко плескалось марево, усиливалась жара. Коровы ближе и ближе подходили к реке, появились мухи и разноцветные слепни.

— А ты не хочешь искупаться?

Надежда дернула плечами.

— В этом году я еще ни разу не купался в речке. Вода, наверно, лед... Вот в пруду давно с Климом сезон открыли.

— А ты знаком с этим страдальцем?..

— Почему страдальцем?

— Он ко мне сватов засылал. И я ему отказала. — Она весело посмотрела на меня, но увидя, что я не намерен зубоскалить над Климовой неудачей, продолжала: — Мне тоже не пришлось в этом году искупаться, хотя погода давно теплая, и я здесь почти каждый день. Давай откроем сезон.

Неприятный разговор забылся.

— Пойдем в большой плес, только давай подходить к плесу тихо. Там много рыбы, сейчас она стаями сверх воды ходит. Вот такие есть! — Надежда развела в стороны руки.

— Откуда ты знаешь, что там такая рыба?

— У меня брат любит рыбалку. Сейчас он служит, а когда был дома, так мы с ним пропадали на рыбалке. Я ему и завтрак, и обед сюда носила.

К омуту мы шли через густую высокую осоку, почва под ногами мягко пружинила, пузырилась.

— Ты не спеши, а то я порежу осокой ноги.

Она взяла меня за руку. У меня была настолько широкая ладонь, что длинные тонкие пальцы ее не сгибались. Я осмелел и взял ее за руку сам, на мягкой теплой ладони почувствовал цепочку твердых горошин-мозолей.

— Ты работаешь?

— Заведую избой-читальней.

— А откуда мозоли?

— Уборку сама делаю, дома маме помогаю по хозяйству, в горячу пору в поле работаю. На прополке свеклы, осенью на уборке.

У омута земля стала тверже, мы осторожно приближались к разросшемуся кусту ольхи. Надежда отыскала чуть заметный просвет среди ветвей, осторожно выглянула и подтолкнула меня. От удивления я чуть не вскрикнул. Черные косяки разных по величине рыб медленно плавали сверх воды.

— Вот бы удочку! — не удержался я.

— Хочешь, принесу? — улыбнулась Надежда. — Завтра на утренней заре буду здесь. — Вдруг она швырнула цветы в омут. Они еще не долетели до воды, а рыба мгновенно исчезла.

Мы обогнули куст и вышли на пологий берег с песчаной отмелью. Желтовато-белесый песок с жиденькими кустиками водорослей стелился под водой, покрывал весь изгиб берега до самого обрыва. За обрывом речка сужалась, круто огибала слоистый, похожий на ореховый пирог выступ. Над выступом свисал корявый куст лозины, уцепившись длинными корнями, словно паук лапами, за темный слой выступа.

— Под тем обрывом брат всегда копал мотыля и ловил руками раков,— перехватив мой взгляд, сказала Надежда. — На мотыля хорошо берет плотва, карась, а на шейку рака — язь и линь.

— В доме рыбака бы тебе работать, не в избе-читальне. Раков там много?

— Проверь. Так я пошла, а ты купайся.

— Разделились? Мы так и не договаривались.

— А за стадом кто будет смотреть? Ты не забывай о своих обязанностях, вдруг Чикиринда нагрянет?

Я понимал, что шутливые отговорки имели свою причину. Надежда стеснялась меня.

Приятно было ощущать под ногами теплый песок, мягкий, словно войлочный коврик, мох. Я разбежался и нырнул, вода показалась такой холодной, что перехватило дыхание, обожгло тело. Быстро вынырнув, я выскочил из ледяной воды. Там, где остались мои следы, в мутноватой дымке заметались сотни мальков, число их увеличивалось с каждой секундой, и вот в образовавшуюся стаю неожиданно ударила темная, похожая на торпеду щука — мелкие рыбешки брызгами рассыпались над водой.

То ли от теплого солнца, то ли от холодной воды тело приятно пощипывало, и необыкновенный прилив сил побуждал к каким-то действиям.

Я быстро поднялся на выступ обрыва. На склоне холма стояла Надежда и смотрела в мою сторону. Помахав ей рукой, я бросился с обрыва. Больно стукнувшись ногами о глинистое дно, я подумал: хорошо, что прыгнул не головой. Глубина здесь небольшая, вода не казалась такой холодной. Я решил поохотиться за раками. Ближе к берегу на дне лежали коряги, остатки обрушенного выступа. Нащупав ногой подлаз, я нырнул. В руки ударила крупная рыба, но я прижав рыбу, взял ее под жабры.

Когда я вынырнул, над головой раздалось восклицание:

— Господи, ну и ума у вас!..

На выступе стояла Надежда.

— В прошлом году один такой храбрец прыгнул здесь и сломал шею, до больницы не довезли...

По виду и поведению девушки можно было безошибочно определить, как она отнеслась к моему дурацкому прыжку.

— Все рассчитано! — крикнул я. — Прыжок совершен ради этого зверя! — Я швырнул рыбу на берег. Надежда даже не посмотрела на нее, а появившийся Заливай брезгливо покосился на рыбину и ушел прочь.