Людмила Уварова - Соседи

Потом мотоцикл круто развернулся и разом стал на месте, как бы замер.

— Приехали, — сказала мама, вылезая из коляски.

За ней вылезла Леля, оглядываясь кругом. Неширокая улица, поросшая травкой, по обе стороны деревья; в ряд, один возле другого стоят дома, окруженные заборами. В пыли прямо на дороге роются куры, одна стала напротив Лели, уставилась на нее и вдруг раскудахталась что есть сил. Леля засмеялась:

— Что за смешная курица! Погляди, мама!

Но курица мгновенно, как бы услышав и поняв Лелины слова, повернулась, побежала прочь.

— Вот это и есть Олсуфьево, деревня, в которой живет бабушка, — сказала мама.

Из дома наискосок навстречу к ним бежала бабушка. Позади бабушки переваливалась с боку на бок толстая белая собака, махала пушистым, загнутым в колечко хвостом.

Леля кинулась бабушке навстречу.

— Наконец-то, — воскликнула бабушка. — А я все глаза проглядела, когда, думаю, дорогие наши гости прибудут?

Крепко обняла Лелю.

— Какая же ты большая стала, не узнать...

Мотоциклист Слава донес чемодан и рюкзак до бабушкиного дома, поставил на крыльцо.

— Ну, я пошел, — сказал.

— Приходи ужо, — сказала бабушка, а мама повторила:

— Приходи непременно...

— Я, бабушка, с зимы на целый сантиметр выросла, — сказала Леля. — Мама отмечает на дверях красным карандашом, вот приедешь к нам — увидишь, как я выросла...

Белая собака терпеливо стояла, глядя на Лелю выпуклыми темными, похожими на сливы глазами.

— Какая замечательная собака, — сказала Леля. — Как ее зовут?

— Альма, — ответила бабушка. — Мы с ней вроде бы две подруги, живем вместе...

Леля знала, что бабушка живет одна, что, кроме мамы и ее, Лели, у бабушки никого нет. Значит, ей с Альмой веселее.

Она нагнулась, погладила Альму по голове, и Альма стала быстро-быстро махать хвостом, как бы приветствуя Лелю.

Весь день до самого вечера не закрывалась дверь в бабушкином доме. Приходили бабушкины соседи поглядеть на Лелю и на ее маму, ведь мама давно уже уехала из деревни и за эти годы ни разу не приезжала сюда.

Каждый, входя в горницу, первым делом кланялся бабушке:

— С радостью тебя, Лукинична...

А бабушка в ответ приглашала:

— Прошу, заходите, садитесь за стол...

На столе, у Лели разбегались глаза, чего-чего только не было: кипел самовар, огромный, бокастый, золотого цвета, Леле еще ни разу не приходилось видеть такой большой самовар, в тарелках лежали розовые толстенькие кубики сала, соленые огурцы, помидоры, квашеная капуста, румяные пышки, на противне разлеглись упоительно пахнущие пироги с капустой и грибами.

И еще бабушка выложила на стол московские гостинцы (теперь Леля уже хорошо запомнила это слово): сыр, копченую колбасу, шоколадные конфеты.

Гости пили чай, ели пироги, хвалили московские гостинцы, и все наперебой расспрашивали Лелину маму о московском житье-бытье. Леля слушала и думала о том, что, наверно, они все любят ее маму и жалеют, что она уехала из деревни.

Больше всех Леле понравилась красивая, светловолосая, улыбчивая женщина. Она долго целовала Лелину маму, потом погладила Лелю по голове.

— До чего ж ты у нас раскрасавица, — певучим, протяжным голосом пропела она. — Глаз от тебя не оторвешь...

— Будет тебе, Настя, как бы девчонку не испортила, — недовольно заметила бабушка. — Ничего в ней такого особенного нет, девочка как девочка...

— Вот уж нет, — возразила Настя. — Уж никак про нее такого не скажешь, что девочка как девочка...

Нагнулась к Леле, поцеловала ее в щеку.

— Что, верно говорю? Как думаешь?

— Не знаю, — сказала Леля.

Но Настя уже глядела на Лелину маму.

— А ты, Маша, вроде бы с лица спала. — Голос Насти казался словно бы озабоченным, но Леле подумалось, что, наверно, она притворяется, а на самом деле вовсе ей не грустно. — Не болеешь, часом?

— Нет, — ответила мама, — не болею.

— А дочка вся как есть не в тебя, — продолжала Настя, губы ее тронула чуть заметная усмешка. — Должно, в мужа твоего, не иначе?

— Угадала, — согласилась мама. — В него.

«Должно быть, мама не очень любит эту самую Настю, — подумала Леля. — И Настя, наверно, тоже не очень хорошо относится к маме. А почему так, интересно? Надо бы после спросить у мамы».

Все молчали, бабушка сказала первая:

— Чего ты, Настя, Машу пытаешь! Садись-ка лучше, я тебе чаю налью...

— Чай не водка, сколько его выпьешь? — спросила Настя, села против Лели, подмигнула ей веселым карим, в густых ресницах глазом. — Чай пить — не дрова рубить, верно, дочка?

— Верно, — ответила Леля.

Хотя Леле казалось, что Настя не нравится маме, она ей все равно нравилась, потому что Леле нравилось все красивое, а Настя была красивая, к тому же веселая, веселее всех.

Она первая затянула песню (Леле еще не приходилось ни разу слышать такие слова):

Ой, родимая ты моя матушка.

Да родимый ты мой батюшка,

Вы почто со мной расстаетеся?

На чужую сторону провожаете?

В чужую семью да в немилую.

Вы дитя свое отдаете кровное...

Мотив был протяжный, грустный, слова тоже были печальные, не только Настя, но и бабушка тоже тянула слабым, тонким голосом:

На чужую сторонку провожаете?

В чужую семью да в немилую...

Вдруг Настя оборвала песню, вскочила из-за стола.

— Да что же это! — воскликнула. — Что же мы, бабоньки, про печаль-горе к чему поем? Лучше давайте повеселее что вспомним...

И пошла притопывать ногами, поводя плечами, выкрикивая задорно чуть хрипловатым голосом:

Возьму ножик, возьму вилку

Да зарежу свою милку.

Пусть тогда ее ревет.

Никто замуж не возьмет!

Все заулыбались, оживились. Мама до того сидела скучная, ни с кем не разговаривала. Леле еще не приходилось видеть маму такой скучной. Бабушка, любуясь, глядела на Настю:

— Ну, девка! Огонь...

А Настя все плясала, все сыпала частушками, одна другой хлеще и смешней. И мама смеялась вместе со всеми.

Леля не помнила, когда в тот день ее положили спать. Мамин голос произнес над самым ее ухом:

— Она у нас привыкла рано ложиться... И Леля словно бы мигом нырнула в теплую темную пустоту.

А рано утром бабушка разбудила ее:

— Давай, Леля, вставай, грех спать в такую погоду...

Леля приподнялась на постели. В раскрытое окно виднелось голубое, чистое небо, на яблоне, которая росла возле самого окна, сидела большая черная птица, смотрела на Лелю в упор немигающим черным глазом; Леля подбежала к окну, хлопнула в ладоши, птица сорвалась и улетела.

Вошла со двора мама, держа в руке глиняный горшочек с молоком.

— Иди, Леля, умойся, я тебе парного молочка налью...

Молоко было необыкновенно вкусное. Леле казалось, она никогда еще не пила такого густого, вкусного молока.

Солнце обливало все вокруг ласковым, сияющим светом, листья дерева, чуть колеблемые легким ветром, были ярко-зеленые, словно бы омытые дождем, в палисаднике стояла Альма, белая шерсть ее как бы светилась. Леля позвала ее: