Людмила Уварова - Соседи

— Что я вам скажу? — начал предзавкома, улыбнулся, оглянувшись на ребят. От улыбки лицо его, усталое, в морщинах, оживилось, стало словно бы моложе. Он встряхнул еще густыми волосами, блестя глазами, и, должно быть, не один человек в этом зале вдруг подумал о том, какой он был в юности лихой, неотразимый в непринужденном своем обаянье. — Я вам вот что скажу, — продолжал он. — Может быть, кто-нибудь из вас читал, а кто-нибудь и слышал об одном интересном обычае, который издавна царит на кораблях. Как только корабль пересечет экватор, всех молодых матросов, салаг, как их часто называют, подвергают морскому крещению, сам морской царь Нептун напутствует их на дальнейшую жизнь. Их обливают морской водой и, таким образом, они считаются с этого момента настоящими, полноправными моряками. Вот так и с вами, товарищи, вы уж давненько работаете в наших цехах, вся производственная практика ваша проходила здесь, на заводе, вам многие знакомы, и вас многие знают, но сегодня для всех особенный, значительный день. Вы получили своего рода крещение и стали полноправными рабочими.

Он взмахнул рукой, оркестр грянул «Марш энтузиастов».

Илья Муромец забил в свои громадные ладони, за ним стал аплодировать весь зал. Ребята, стоявшие на сцене, щурились от яркого света, сверкали вспышки магния. Илья Муромец сказал громко:

— Паша, гляди веселей, я неподалеку...

Все засмеялись.

— Где Паша? — спросил Валерик Илью Александровича.

— Вот, видишь, пятый справа.

Сыном Ильи Муромца оказался неожиданно щуплый, совсем не в отца, паренек, рыжеватый, с пышными кудрявыми волосами, которые, должно быть, невозможно было хорошенько пригладить щеткой.

— Увидел! — прогудел Илья Муромец. — Вот ведь какой. Кажется, совсем недавно я его на одном плече наверх поднимал, а теперь...

— Как? — спросил Илья Александрович, когда они вышли из проходной. — Понравилось тебе?

— Очень! — искренне ответил Валерик.

Высокий, массивный Илья Муромец обогнал их, на ходу кивнул Громову:

— Привет, тезка!

— Привет, — отозвался Илья Александрович. Как на душе-то? Отлегло?

Тот остановился:

— Спрашиваешь!

Илья Муромец помахал на прощанье рукой и помчался дальше, могучий, большой, но в то же время обладавший на диво быстрой и легкой походкой.

— Илья Александрович, как думаете, — спросил Валерик. — Может быть, мне стоило бы лучше пойти в ПТУ, а не учиться в школе? Я сегодня как поглядел на пэтэушников, так, знаете...

Валерик замялся на миг, Илья Александрович подсказал:

— Завидно стало?

— Ну не очень...

— А все-таки? Есть немного?

— Совсем немного.

Валерик вспомнил, как бабушка, бывало, говорила: «Если хочешь жить долго и хорошо, выполняй три условия: не завидуй, не ревнуй, не сердись, тогда и счастливый будешь, и проживешь долго».

Сама бабушка никогда никому не завидовала, редко сердилась, ну и что с того? Разве можно назвать ее счастливой, если последние свои годы ей суждено прожить в инвалидном доме?

— Мне хотелось бы поскорее зарабатывать, — сказал Валерик.

— Зачем тебе деньги? — спросил Илья Александрович.

— Я бы первым делом бабушку забрал из инвалидного дома, и мы стали бы с нею вместе жить...

— Тебе уже есть четырнадцать?

— Давно. Мне в феврале пятнадцать будет.

— А сам как считаешь, что для тебя лучше...

— Сам? — переспросил Валерик. — В том-то и дело, что не знаю... Был бы я начитанный и образованный, как Славка, я бы сразу все решил.

— Славка — это твой товарищ, тот самый, о котором ты рассказывал?

— Да, тот самый. Славка хочет быть журналистом, поступить в МГУ на факультет журналистики, а я до сих пор не пойму, кем мне следует быть, куда идти учиться и вообще, что было бы лучше — учиться в школе или пойти в ПТУ?

— Как я погляжу на тебя, ты вроде бы запутался, — заметил Илья Александрович.

— Кажется, да, — уныло согласился Валерик.

— Ладно, — строго приказал Громов. — Хватит! Нечего жаловаться, нам с тобой, мужикам, это не к лицу!

— А я не жалуюсь, — сказал Валерик.

— Вот и не надо! Мой совет тебе: учись, где учишься, только не филонь, не ленись.

— Хорошо, — согласился Валерик. — Вот закончу восьмой класс, тогда поглядим.

— Правильно!

В метро сильно стучали колеса, вагон мотало из стороны в сторону, разговаривать было трудно. Лишь тогда, когда они вылезли на «Арбатской» и пошли к своему переулку, Валерик снова начал:

— Знаете, о чем я думал всю дорогу?

— Не знаю, конечно.

— Я думал вот о чем: на огромной, невероятно большой планете живет очень много людей, около трех миллиардов, верно?

— Верно.

— И вот у каждого свои какие-то желания и мысли, и каждый считает, что он живет так, как нужно, как следует, что только так и можно, и нужно жить...

— Ну не все, конечно, так считают, — перебил Валерика Илья Александрович, однако Валерик, не слушая его, продолжал:

— Одни люди подличают, лгут, делают гадости, а другие хотят для всех только лишь одно хорошее и всем делают одно добро...

Валерик остановился, и Громов остановился вместе с ним:

— Что-то я тебя, мальчик, не пойму, о чем ты толкуешь?

Валерик взял Илью Александровича за руку.

— Я хочу, чтобы вы поняли меня.

— Понимаю, голубчик, одни люди на земле — сволочи, другие — хорошие. Вот краткое резюме твоих мыслей, разве не так?

Громов говорил серьезно, но глаза его смеялись.

— Вам смешно? — обиженно спросил Валерик. — Чем это я вас так насмешил?

Илья Александрович сжал плечо Валерика:

— Не обижайся, мальчик, я ведь не со зла, и нисколько мне не смешно, просто никак не могу уяснить себе, о чем это ты толкуешь?

— О том, что все люди живут по-разному, но каждому кажется, именно так и следует жить, так, как живет он. Наверно, подлецы тоже считают, что они хорошие, безупречные и совершенно довольны собой...

— Какой подлец, — резонно заметил Илья Александрович. — Иной вовсе недоволен собой...

Валерику вспомнился в этот миг Колбасюк, мысленно он увидел костлявое, похожее на череп лицо, впалые глаза, редкие, как бы приклеенные к черепу волосы.

— Не хочу, быть таким, как хиляк, — сказал Валерик. В этот момент он позабыл о своем спутнике, отвечая лишь собственным мыслям. — Никогда не буду таким!

— Не будешь, — согласился Илья Александрович. — Просто не сумеешь. Для того чтобы быть таким, как твой отчим, надо иметь другое психологическое строение, совершенно другие гены.

Сева вернулся со смены, сказал, дуя на красные ладони:

— Мороз нынче знаменитый, давненько такого не было. А мне еще по магазинам топать!

Сева, не раздеваясь, шагнул к шифоньеру, где обычно хранились деньги. Ключ долго не слушался замерзших пальцев, наконец справившись с ящиком, Сева с раздражением задвинул его и направился к выходу.