Людмила Уварова - Соседи

Это было весной. К Ирине Петровне пришла дама с мальчиком. Дама была жеманной — крашеные, ярко-золотистые волосы, лицо покрыто смуглым тоном, густой слой помады на губах.

«Ну и ну, — подумала Рена, — надо же так наштукатуриться!»

Зато мальчик был прелестный. Лет ему было, должно быть, около шести, как определила Рена. Позднее она узнала, что ему без малого восемь.

— Я к вам, милая Ирина Петровна, — заверещала дама. — Умоляю, не откажите мне...

Просьба оказалась не очень сложной: Ирина Петровна ходила помогать по хозяйству к приятельнице этой дамы, а дама решила всеми правдами и неправдами переманить Ирину Петровну к себе.

— Моя подруга бездетна, — уверяла она, — и вообще, ей день-деньской делать нечего, а у меня, как видите, сын!

В конце концов, несмотря на все мольбы и уговоры, у нее так ничего и не получилось: Ирина Петровна наотрез отказалась перейти к ней. И она ушла, разозленная, едва кивнув на прощанье.

Но как Сева смотрел на мальчика! Рена не сводила глаз с брата, а он ничего и никого не замечал, кроме этого маленького толстяка.

Рена после не выдержала, сказала:

— Этот мальчишка, как видно, очень тебе понравился...

— Кто? Какой мальчишка? — неискренне удивился Сева, потом стал яростно отнекиваться. — Да ты что, Рена! Я вообще-то таких толстых не перевариваю. Мы их в школе жиртрестами звали...

Но Рену он все равно не сумел обмануть. Она-то все поняла, все, все...

«Если бы не я, он бы женился, наверняка бы женился, кругом столько девушек, одна другой лучше. Взять хотя бы Лелю, до чего хороша...»

Если говорить правду, то Леля была Рене не по душе. Легкомысленная пустышка, наверняка не умеет ни любить, ни заботиться о ком-либо, нет, Севе нужна другая, непохожая на Лелю.

Мысленно Рена смеялась над собой — ни дать ни взять злая свекровка, которая бракует подряд всех кандидаток в невестки, ни одну не считая достойной ее сына.

«Это потому, что я такая, — думала Рена. — Была бы я здоровая, ничем бы от всех людей не отличалась, тогда все было бы по-другому. И у меня была бы своя жизнь, и Севе было бы хорошо...»

Сева принес из кухни чайник, расставил чашки, налил Рене чаю, подвинул блюдечко с халвой.

— Давай, сестренка, наваливайся...

— А ты?

— Я тоже, не беспокойся, не отстану. Не знаю, что делать, — сказал Сева. — Сменщик заболел, придется работать каждый день...

— А почему ты не знаешь, что тебе делать? — спросила Рена.

— Потому что не знаю, когда выберусь купить елку.

Рена постаралась принять самый невинный вид, будто бы ни о чем не догадывается.

— Ну и пусть, — сказала, — обойдусь без елки. Не маленькая, уже, в общем-то, взрослая...

Сева не согласился с нею:

— Что с того, что, в общем-то, взрослая? Это же традиция, а вообще, елка в Новый год — самый лучший праздник.

— Да, — сказала Рена, — по-моему, тоже, я больше всех праздников люблю Новый год.

— Только жаль, что я работаю в Новый год, — как бы между прочим добавил Сева. — В этот самый день, можешь себе представить?

«Это ты нарочно сам себе устроил, сам вызвался дежурить и кто-то вне себя от радости поменялся с тобой, и вот у тебя уже самый законный предлог не ходить ни в какие компании, кто бы ни пригласил тебя, и я знаю, ты приедешь домой ночью, непременно приедешь, чтобы встретить со мной и с мамой Новый год».

— Могу, — сказала Рена, — надо же так!

— Мне всегда везет, — сказал Сева, — ну, ничего, авось на майские праздники буду свободен, тогда, можешь не сомневаться, ни за что не соглашусь дежурить, ни за какие коврижки. Что, скажу, мало вам Нового года, хотите еще и на Май запрячь?

«Это ты так специально для меня говоришь, чтобы я не думала, что ты из-за меня принес жертву...»

— В том доме зажгли лампочки на елке, видишь? — спросила Рена. — Вон, на третьем этаже...

— Ничего с тобой, видно, не поделаешь, — сказал Сева, — придется притащить кое-что из коридора.

Он вышел из комнаты. Спустя минуту вошел снова, держа обеими руками большую, с завязанными веревкой ветками елку, словно пику, наперевес.

— Вот она, красавица Подмосковья, гляди и любуйся...

— Действительно, красавица...

Сева проворно развязал веревки, поставил-елку в угол, там уже со вчерашнего дня стояло ведро с песком, предусмотрительно покрытое дерюгой, чтобы Рена не видела и не догадалась, зачем здесь ведро.

— Будем обряжать? — он посмотрел на Рену.

Рена кивнула головой:

— А как же!

«Я знаю, что ты хочешь меня радовать, ты хочешь видеть меня счастливой, и я буду веселой, счастливой, ты не бойся, я всегда буду при тебе веселой и счастливой...»

— А где у нас лампочки? — спросила Рена.

— Все здесь, на месте, — ответил Сева. Снял с гардероба коробку с елочными украшениями и игрушками. Иным игрушкам было уже немало лет, почти столько же, сколько Рене. Например, деду-морозу, одетому в красный суконный камзольчик, с белой заячьей шапкой на голове. Или хлопушкам из золотой бумаги.

Сева поставил коробку Рене на колени, и Рена начала вынимать игрушки: стеклянные звезды, разноцветные шары, зайцев с длинными острыми ушами, золотой и серебряный дождь и, наконец, гирлянды цветных лампочек.

А Сева брал у нее игрушки и вешал их на елочные ветви. Дольше всего пришлось повозиться с лампочками, почему-то никак не хотели гореть, в конце концов засияли малиновым, зеленым, лиловым светом, словно бы перемигивались в густой зелени ветвей.

— Что, — спросил Сева, — не хуже светят, чем в том доме, на третьем этаже?

«Ты доволен больше, чем я, куда больше, ты словно маленький — весь светишься от радости, и я тоже буду радоваться, я буду все время улыбаться...»

— У меня самая лучшая елка, — сказала Рена, — лучше моей елки нет на целом свете!

— Ну, — заметил Сева, предпочитавший во всем прежде всего правду и справедливость. — На целом свете, надо думать, найдутся еще лучшие елки!

— Все равно моя самая лучшая!

— Погоди, — сказал Сева. — Чуть не забыл! — Вынул из серванта пакет с мандаринами. — Давай привязывай леску к мандаринам, а я буду вешать.

Рена прилежно втыкала иголку с леской в плотную, ноздреватую шкурку мандарина, в лицо ей брызгал терпкий сок.

— Как хорошо пахнет, ты не находишь?

— Нахожу, — ответил Сева.

— Елка и мандарины — это запах Нового года, — сказала Рена.

— И детства, — добавил Сева. — У нас в детстве всегда так пахло на Новый год, помнишь?

«И теперь так же: ты хочешь, чтобы все было, как тогда, когда я была совершенно здорова, я знаю, тебе больше всего хочется, чтобы было так».

— Я помню, — сказала Рена. — Я все помню, в сущности, это было не так уж давно...

«Ты был бы замечательным отцом и мужем, вот таким же, каким был папа...»

— Ну, — сказал Сева, когда все уже было готово, — а теперь давай поговорим, сестренка, по душам, куда бы мы отправились с тобой, если бы нам дали отпуск зимой? Как думаешь, куда?