Гриш Бицоев - Тепло очага

— Сейчас у каждого на сердце тревога. Где уж хорошему сну присниться…

— Не заболей только… Что-то ты залежалась в постели…

— Почти не спала этой ночью… Так напугалась, что в себя не приду!

Серафима натянула одеяло повыше, зажмурилась, и комната сразу же наполнилась мраком, и Дунекка исчезла, а вместо нее возникла та черная фигура…

— В этом Госка виновата, — послышался голос Дунекка. — Зря пускает тебя на речку…

— Нет, нет! Не померещилось мне! Человека от камня или куста я еще могу отличить… На нем была телогрейка, в руке он держал шапку… Что-то у него было в руке, что-то было…

Едва Уалинка улеглась в постель, как возле окна тихо звякнуло что-то, словно железо о железо ударилось. Женщина испуганно приподнялась и застыла на месте, не зная, как быть и что делать. Но звук у окна не повторился, и она облегченно вздохнула: наверное, послышалось… В последнее время Уалинка ложилась спать не раздеваясь…

Сегодня, расстилая постель, она подумала: люди только ужинать садятся, а для нас уже настала ночь… Дунекка быстро уснула, а Уалинка все думала, думала, думала…

— Господь всемогущий, — прошептала она так, чтобы не слышала Дунекка, — помоги нам…

Снова звякнуло у окна, выходящего на улицу, и негромкий, но тревожный звук этот разбудил Дунекка. Она вскочила с постели, спросила:

— Кого ты ждешь?

— Он не собирался прийти сегодня. Может, тебе обещал?

— Нет, он ничего не говорил…

— Как бы соседи чего не заметили. Сегодня забегала к нам эта старая скряга, жена Дзиппа… А лопатку-то забыли снять…

Вечером, укладываясь спать, они вешали на гвоздь, вколоченный в оконную раму, железную лопатку, которой соскабливали остатки теста со стенок деревянного корыта… Кайти, подкравшись к окну, просовывал в щель проволоку и концом ее постукивал по лопатке…

— Жена Дзиппа — не охотничья собака, всего не заметит…

— Люди сейчас хуже собак…

В темной комнате конец проволоки дважды ударился о лопатку…

— Я выгляну на улицу из того окна, — сказала Дунекка.

— Будь осторожна…

Уалинка казалось, что все село слышит шаги Дунекка — резкие, осторожные к окну и торопливые обратно…

— Кайти, — сказала Дунекка. — Я выйду к нему.

— Я сама, я одета…

Уалинка на цыпочках вышла на крыльцо — смазанные свиным салом дверные петли не скрипнули. Было светлее, чем она предполагала, еще можно было различить ветви тутовника, росшего во дворе, и даже листья, трепетавшие на ветру. Уалинка оглядела дом Дзиппа. Там еще не спали — сквозь щели ставен пробивался свет.

«Еще совсем рано, — стоя на крыльце, размышляла Уалинка. — Как раз то время, когда люди возвращаются с дальних полей, когда ищут заблудившуюся скотину»… И тут же пустые мысли отлетели, как пух с одуванчика, и сердце вновь наполнилось тревогой. «Неспроста он явился», — подумала она, глядя на сына, кравшегося к ней…

Когда они вошли в дом и Уалинка приняла от Кайти телогрейку и увидела его глаза, она все еще пыталась понять, что заставило его прийти в неурочный час… Кайти долго не мог стащить с ног сапоги. Мать нетерпеливо замахала рукой, подгоняя его. Потом, взяв мокрые сапоги, забеспокоилась еще больше, поняв, что он перешел Ираф не там, где обычно.

Уалинка и Кайти вошли из коридора в комнату, а Дунекка, тепло одевшись, выскользнула на улицу. Там она затаилась, превратившись в слух и зрение.

— Случилось что-нибудь? — спросила Уалинка, присев на кровать рядом с сыном и приложив ладонь к его лбу.

— Ничего особенного…

— Ты шел по другой дороге?

— Наверное, в горах был сильный дождь, вода поднялась в реке.

— Свет тебе нужен?

— Нет.

— Не ждали тебя и не стали ужин варить.

— Ничего мне не надо.

— Что-то мне твой приход не нравится, — сказала Уалинка, не скрывая своего беспокойства. — Нас всего трое, и если мы друг друга не будем понимать, то как же нам жить?..

Кайти должен был прийти не раньше, чем послезавтра. Его одежда пока еще не нуждалась в стирке, продуктов ему хватало… Да он и сам понимал, что не должен был пока являться домой — нечего зря рисковать. Но тот, кто живет в лесу, общается только с немыми деревьями и видит солнечный свет сквозь густые ветви, — разве сумеет он ужиться со своими мыслями?

Вначале Кайти бежал от них, как убегает человек, попавший под град. Он должен был жить только тем, что имело значение сейчас, сию минуту, могло спасти или погубить его. Для жизни такой ему нужно было зрение орла, нюх охотничьей собаки и ноги оленя. А думать… Нет, он боялся думать — это обезоруживало его. Но когда одиночество стало невыносимым, Кайти понял, что мысль — единственное его убежище. Идти от одного воспоминания к другому, путешествовать в прошлом, задерживаясь там, где тебе нравится больше всего, — вот что стало теперь любимым занятием Кайти. Многое забылось начисто, стерлось в памяти, не оставив следа, но далекий зимний день, когда Кайти спас Серафиму, остался навсегда. Потом он вспомнил, как стоял рядом с Серафимой, поступившей в институт. По этому случаю родители девушки накрыли столы, пригласили родственников и соседей. Гости с лоснящимися от жира губами говорили новоиспеченной студентке слова напутствия, а Серафима, слушая их, искала глазами Кайти. Кайти же смотрел в сторону, избегая взгляда девушки.

Он и сам себя не мог понять. Ему казалось, что он теряет девушку, и даже крепкая арака не могла заглушить его печаль… Та Серафима пришла к нему в глухой лес, стояла между деревьями. Те же глаза, та же улыбка. Тогда радость сделала ее еще красивее, и он приказал себе в тот день не видеть ее, забыть. А в голове его, в каком-то укромном уголке, жила мысль о том, как она переступит их порог, став женой его, и будет вместе с дипломом принадлежать ему… Серафима связывала его с людьми, с селом. Теперь ему не хватало того, что могли дать мать и сестра. Он должен был слышать ее голос, голос Серафимы. И Кайти, покинув свое убежище, пришел в село.

— Я должен видеть Серафиму, — сказал он.

— Ты в своем уме?! — перепугалась Уалинка. — Время ли сейчас говорить об этом?

— Я же не сватов собираюсь посылать… Позовите ее…

— Потерпи, всему свое время.

— Мне нужно сказать ей два слова.

— Забудь о ней! Слышишь, что я тебе говорю?! Беду накличешь на свою голову!

Уалинка взяла его руку, положила себе на колени, стала гладить…

Кайти и Дунекка были совсем еще маленькими, когда умер их отец. Мать вырастила их, то лаская, то наказывая. Она не приучала их к словам, которые обычно говорят детям, нет, Уалинка вместо сказок рассказывала сельские сплетни. Когда Кайти подрос, это сослужило ему неплохую службу. Он знал с кем и как разговаривать. И если его замыслы совпадали с поучениями матери, делам Кайти сопутствовала удача… Когда он вместе со своей частью оказался на Кавказе, он решил отправиться домой ночными, неведомыми дорогами. И, решив это, он сразу же уверился в своей правоте, будто Уалинка подошла и шепнула на ухо: «Думай о себе, какое тебе дело до всех»…