Николай Алфеев - Белые пятна

Витя учился неплохо, однако ничем не выделялся из числа просто хороших учеников. Хотя он и много читал и, имея впечатлительную натуру, часто мечтал о путешествиях, но в то же время был удивительно «тяжел на подъем». Сколько раз любовался он с балкона красными стенами и башнями Донского монастыря, что находился неподалеку, однако ни разу не сходил туда.

Виктор успешно окончил среднюю школу, подумывал об университете. В том году произошли два события, тесно связанные с формированием характера молодого человека. На Юго-Восток, после окончания института, уехал Александр Степанович. Он взял с Виктора честное слово, что тот после школы поступит в технический вуз. Проводив дядю, Виктор почувствовал себя одиноким. Если не считать бабы Тани да нянюшки Марфы, от которых, кроме мягкости и ласки, нечего было перенять, он был предоставлен самому себе.

Второе событие было не менее важно для Виктора, чем отъезд дяди Саши: в Москву перебрался Виталий Кириллович Лалош — дальняя родня Разумовых.

Баба Таня уступила ему две комнаты в своей квартире.

У Лалоша подрастала дочь Светланка — красивое и капризное существо. Ее не понимал отец и побаивалась мать. Дочка Лалоша понравилась Татьяне Глебовне.

— Ну и слава богу, — умиротворенно говорила она, попивая в столовой чай. — Вот и у нас в доме завелась невеста.

— Какая она невеста! — недоумевал Виктор. — Девочке еще — двенадцать лет, а ты… баба Таня!

— Не беспокойся, голубчик! Ланочка подрастет на твоих глазах. Ты подружись с девочкой, помоги ей. А там… сам увидишь, что потом будет с девочкой-то.

Татьяна Глебовна подмигнула Марфе. Виктор нахмурился.

— Очень мне нужно… помогать, — обидчиво буркнул паренек, но не выдержал независимого тона, скосил глаза на вбежавшую девочку.

Он не видел ее несколько лет. Что и говорить! Ланочка выросла, но — невеста! Витя фыркнул. Девочка поджала губку.

Все-таки они подружились быстро — эти дальние родственники по крови и очень неродственные по своим натурам.

Они часами болтали, иногда Виктор читал вслух, помогал девочке в уроках.

— Витенька, отведи меня в кино, — говорила Светланка.

— Витенька, не забудь, сегодня балет. Приди за мной во дворец.

Витенька с возрастающим удовольствием делал то и другое. По внутреннему коридору она непременно провожала его до дверей комнаты. И однажды задала ему смешной вопрос:

— Почему ты меня не целуешь?

— Что?

— Именно! Бабушка меня целует, Марфа целует, папа и мама целуют. Только ты…

— Подожди, Ланочка.

— Ну чего?! Они говорят мне «спокойной ночи» и целуют. Мама и бабушка в губы, Марфа в щечку, папа — куда придется.

— Как же целовать мне? — заинтересовался студент.

— В губы. Спокойной ночи, Витенька.

— Спокойной ночи!

Они поцеловались и с этого вечера ввели поцелуй в степень милого обряда.

Перед последним курсом Виктора послали на практику. Будущий инженер-энергетик приехал на одну из северных электростанций. Работая на торфе, она питала током огромный текстильный край.

Стояло дождливое лето. Необъятный, поросший мелким лесом массив торфяных болот заволокло туманом. В теплом и влажном воздухе тучами носились комары.

Станция требовала топлива. Торфу! Торфу!

А на одной важной магистрали «просел» почти до котла паровозик, вдавив в торфяную жижу шпалы и рельсы. На ликвидацию аварии главный инженер электростанции послал Разумова.

Вскоре он стоял у аварийного паровозика. Механик и кочегар ругательски ругали десятника Дюковского за то, что тот еще дотемна увел бригаду. Разумов побежал к бараку, рывком открыл дверь. В нос ударил запах сохнувшей одежды и пота. Два ряда железных коек, две лампы в простенке.

Многие из рабочих еще не легли.

— Где десятник? — громко крикнул Виктор. Сидевший у двери рабочий молча указал на отдельную койку у окна. На ней, вытянув ноги на железную спинку, лежал десятник; он был без сапог.

— Сейчас же собирайте людей, — приказал Виктор. — Нужно вытянуть паровоз.

— А ничего ему не будет, — лениво ответил десятник, не поднимаясь с постели. — Мы пытались, а оно… вот как! Утречком попробуем, глядишь и вызволим.

— Я сказал: собрать людей! — хрипло выдавил Виктор, шагнув к Дюковскому.

— Ну чего пристал? Ночь, окалечимся только, а вытянуть… Да куда там! А вы… откуда? — с любопытством спросил Дюковский. — Ездят тут всякие…

Сердце Виктора перестало биться. В глазах потемнело. Он одним рывком поднял Дюковского с кровати.

— Собирай людей!

По притихшему на секунду бараку пронеслись возгласы:

— Паровозику — каюк, а мы спать наладились!

— Ребята! Добром нас просят!

— Не наладим — стыд перед рабочим классом!

— Буди Михеича! Пускай фонари заправит.

— Одевайся! Хватит, обсохли.

С ухватками старого солдата Дюковский обернул ноги портянками, обулся, топнул, заорал:

— Катюша! Ну-ко, в женскую, буди всех. Андрейка, сбегай к Филатьеву, покличь на помощь всю бригаду. Не пропадать же, в самом деле, добру казенному.

Мимо Виктора протопала босыми ногами дивчина в розовой кофте и голубой косынке, зыркнула на него горячими глазами. Барак опустел.

Потом, когда вытащили и поставили на рельсы паровозик, девушка в розовом оказалась рядом с Виктором.

Разумов шарил в карманах. Девушка догадалась и двумя пальцами вынула из-под пояса сухой платок. Разумов вытер мокрое лицо. Девушка стояла рядом, улыбалась, взмаргивала обжигающими глазами. И что-то говорила ему — нет, шептала напевно то ли стихи, то ли слова из песни:

После ночного аврала Виктор спал долго и крепко. Его разбудил Дюковский. Он передал Разумову желтый конверт, на котором чья-то рука вывела красиво и четко: «Уполномоченному по вывозке торфа инженеру В. С. Разумову».

Главный инженер информировал его об общем положении на электростанции и требовал ежедневной подачи с пятого участка на главную магистраль одной тысячи тонн торфа, или пятнадцати вертушек в сутки.

У штабелей работало человек пятьдесят. Виктор смущенно поздоровался. С ним творилось что-то неладное. Вчера он был инженером, человеком труда, властелином коллектива, без которого и сам он — ничто. Людям пришлась по душе его требовательность. Но как дать пятнадцать вертушек? На участке нет ни одного обгонного тупика, вот и жди, когда грузчики наполнят состав целиком. Немыслимо!

Прошло три недели. Вывозка не налаживалась. Самолюбивый Дюковский не забыл нанесенной обиды и досаждал Виктору чем только мог. Рабочие не узнавали энергичного паренька и часто говорили между собой: