Николай Алфеев - Белые пятна

Близилась осень.

Жорка Каблуков торопил свою бригаду. Вчера он разделил ее на две неравные части: большую часть увел Акатов на Медвежий, меньшая пойдет на жилу. Жорка косил глаза на Мосалева. Костя с аппетитом уничтожал завтрак, а по обеим сторонам от него спокойно завтракала его бригада.

«Что это со мной? Вроде волнуюсь», — подумал бригадир.

Мосалев и Дронов вышли из-за стола. Ребята рассовывали по карманам хлеб и консервные банки.

Земля еще не просохла, но уже не раскисала под ногой. Над перевалом вздымалось солнечное зарево.

Виктор прибыл на выработку последним. Люди зачищали канаву. Дронов сбивал ящики под слюду. Бригада Каблукова работала на западном уклоне.

Ганина окружили десятники и отпальщики. Он еще раз напоминал, что весь процесс опробования жилы промышленного значения состоит в добросовестном отборе из взорванной и вручную расщепленной породы слюды-сырца без сортировки по номерам. На весах контролировали количество слюды от первого горизонта.

Стоя на борту канавы, Виктор видел Каблукова — молодого десятника. Жорка для удобства наколол карту участка на фанерный лист и распоряжался уверенно и немножко рисуясь. Сизых и Петренко размечали площадь, Айнет метил реперами места будущих шпуров. Забойщики слушали бригадира.

— Поглядывай, ребята, облегчай себе труд. Видишь природную расщелину в монолите — бури там, пускай это и не совпадет чуть-чуть с глазомеркой нашей. Это не беда. С головой работай, чтобы…

Он закончил речь жестами и мимикой. Его понимали.

Не пропал даром труд Андрюши Ганина, сумел геолог свои знания передать ребятам, сумел изменить и их лексикон.

Костя опередил Жорку, его забойщики уже бурили, он лишь похаживал среди них без бура и киянки. Каблуков слышал характерный голос Дронова, оставившего сбивку ящиков:

— Ну, начали, начали! Сизых, Широков! Что я говорю!

— Айнетка, мы так давай, — тихо говорил Алешка товарищу, — сперва вот этот мысок разрубим. А как выкинем породу — я на разборку породы, а ты дуй по этим щелям один, тут легче пойдет. Понимаешь, как мы загнем! — Хитрый парень уже раскладывал «петушки к петушкам». Каблуков погрозил ему кулаком и указал, откуда начинать.

Звенящие удары слились в непрерывный гул.

Солнечное утро, чистый воздух гор и загадка, которая вот-вот будет разгадана, поднимали дух, увеличили силы. Крепыш Дронов работал за двоих. Когда напарники повертывали буры, Федя переводил дух и снова бил тяжелой киянкой, бил без устали, с оттяжкой, загоняя шестигранную колонку бура глубже и глубже.

В канаву спустились отпальщики, увешенные шнурами; блестели головки медных капсюлей. Гибким щупом Каблуков замерял скважины: замерит, кивнет головой и тут же перечеркнет на карте номер.

— Егорушка, стой на горушке! Нечистая сила! Да что ты не провернешь. Дай-ка! — Сизых постукал по буру сбоку, ударил по расщепленной головке, еще раз сбоку, схватился руками: бур легче повернулся. Он налег на него, откидываясь назад, рванул и, не удержавшись, упал на откос. Над ним склонились, помогая встать.

— Ладно, ребята, я сам. Спину шибко саднит, поди всю разукрасил. Работенка… дается, — ворчал Сизых.

— А ты о чем мечтал? Социализм строить да чтоб ни одной царапины? Снимай, голова, рубаху — погляжу. Эх, Коля! — Дронов пальцем поднял рубаху и обнажил спину пострадавшего. Спина кровоточила, покрылась багровыми полосами и ранками. Курбатов вынул флакон с йодом. Дронов обстоятельно мазал израненную спину и спрашивал: — Жжет? Или как?

— Жжет маленько. Ничего, Федя, потерплю.

— Маленько — это плохо, святой крест, плохо. Я еще спрысну.

— Иди к черту! — сердито крикнул Сизых. — Жжет так… аж нога дрыгает, к утру засохнет, должно…

— То-то, голова! По нашему рецепту освобождения не дадим. Работай. Полчасика посидеть тебе нужно бы, вот и ступай на ящики.

Поеживаясь, Сизых пошел сколачивать ящики.

Петренко бурил, то и дело поглядывая на товарищей.

— Долби, работай, говорю, — сердился Айнет, — Алешка!

— Эх, кристаллик нам вывернуть бы… какой мы видели на главной базе. Помнишь? Не худо бы, Айнет…

— Молчи! — заорал тот. — Шайтан-шпана! — В возгласе Айнета вся его наивная вера в счастье, которое нельзя спугнуть. Надо молчать, молчать, молчать…

Курбатов махнул красным вымпелом. Он зажег шнур. Чернов забегал, подпаливая свою линию шнуров. За ними бегали их стремительные ломкие тени.

Загрохотало, заухало. Взрывная волна загуляла по просеке.

Со всех ног бежали к канаве. Нетерпение, надежда, любопытство на лицах, черных от загара, пота и каменной пыли.

Взрывчатка сделала свое дело: она расколола монолит, вывернула глыбы из расщелин, обнажила ямы с рваными краями. Поблескивало и тут и там. Разведчики суетились среди развороченной породы, кричали, не слушая друг друга.

Ганин опомнился.

— Не будем терять времени, товарищи. Слюда есть, вот она! — Он поднял над головой обломок пегматита с крупными вкраплениями слюды. — Забуривайте еще раз. Мосалев, Георгий, действуйте! Разборщики, чище выбирайте слюду.

Каблуков подтолкнул Сизых, который не вытерпел и подбежал, забыв боль.

— Неси ящики, нечего прохлаждаться. Остальные за дело. Петренко, к чему ты там примостился?

Петренко и Айнет на коленях ползали у глыбы, углом выступившей из ямы: ровная щель отделила глыбу. Айнет сунул в щель руку и ножом отщепил чистый, четверти в две, квадрат слюды.

И снова все спуталось в клубок разгоряченных лиц, сомкнутых тел. Петренко подступил к Разумову:

— Долбанем, Витя, еще разик по этому месту? Патрона по три с боков и отсюда. Гляди, какая!

Виктор отобрал у него находку.

— Ребята, никуда она не денется. Начинайте бурить. А вы попробуйте ломами, может отделите.

Снова зазвенели киянки.

Заседание партбюро Пряхин решил провести утром.

Уже два дня как на главную базу прилетел Тушольский, срочно вызванный из командировки.

В большой комнате уже сидели главный механик Горшков, заведующий электростанцией Онуфриев, капитан парохода, принадлежавшего рудоуправлению, и два коммуниста из ОРСа. Около окна Шевцов — главный геолог. Его недавно прислали из главка на постоянную работу в рудоуправлении.

Тушольский снял шляпу и пыльник; он был одет в хороший серый костюм и вышитую рубашку. Лицо его было взволнованно, напряженно. Он чувствовал ответственность за события последних недель, хотя и не являлся их участником.

Пряхин открыл заседание, забыв объявить повестку дня.

— Выполнение годовой программы нас сильно тревожит…

— Не подождать ли с программой? Объявите хоть повестку дня, — произнес Горшков.

— Дело, товарищи, не в повестке. Мы обязаны обсудить то, что нас волнует, я бы сказал, лихорадит сейчас.