Роман Ругин - Ранний ледостав

— А что, — осторожно спросил Карыкур, решивший разузнать у следователя, чем может закончиться суд, если все подтвердится, — если найдут этих мерзавцев — как их накажут?

Следователь взял «Уголовный кодекс РСФСР», полистал, нашел нужную статью и сказал, держа палец между страницами:

— Дело, я повторяю, не совсем обычное, редко встречающееся. Нам самое главное — точно установить факт вскрытия могильника и найти свидетелей, которые могли бы подтвердить, что в сруб действительно при захоронении были положены вещи, перечисленные в заявлении. Ну скажем: кисы новые, шкурки соболя, выдры и так далее. Вот найдем этих свидетелей, все подтвердится — тогда и…

— Тогда?.. Накажете виновных?

— А как же, обязательно накажем. Вот тут написано, — следователь опять раскрыл «Уголовный кодекс РСФСР» на заложенной пальцем странице, нашел нужное место и прочитал: — «Надругательство над могилой, а равно похищение находящихся в могиле или на могиле предметов — наказывается лишением свободы на срок до трех лет или исправительными работами на срок до двух лет».

— Так и сказано, Николай Альбертович?

— Да, дорогой. Статья 229.

— Стало быть — чтобы я знал — теперь все дело за свидетелями, да? Эх, где их теперь найдешь, этих свидетелей…

— Ну это, я думаю, для вашего Лозара не проблема. Он хоть и прокричал здесь большую часть времени, а все же я уяснил, что живы еще люди, которые могут все подтвердить. Три фамилии назвал. В поселке Самангвош, говорит, живут. Так что разыщем, опросим их. А кроме того, сами знаете, кое-что уже и нашлось. Вот, к примеру, эти самые чехлы с ножами…

— Да-да. Я слышал от своего друга Нятамы.

Следователь внимательно и как-то неожиданно строго посмотрел на Карыкура, словно недовольный тем, что о едва начавшемся деле знают уже и совсем посторонние люди. Но сказал о другом:

— Вот эти-то чехлы с ножами, случайно обнаруженные потерпевшим в доме Кулика, и утверждают меня в мысли, что ограбление действительно совершено. И, скорее всего, людьми, работающими на буровой… Кулика я уже вызывал. Он дал свои показания. Но Кулик, по всему судя, тут ни при чем. Чехлы с ножами он приобрел у шоферов. Правда, он уверяет, что не может вспомнить, у кого конкретно… Но какая-то зацепка все же уже есть. Значит, и виновника в конце концов найдем.

— Обязательно надо найти, Николай Альбертович! А то сильно безобразничать начали, никакой управы на них нет… Вот в ту зиму мне один охотник, Ипринем звать, еще про один плохой случай рассказывал…

— Какой, если не секрет?

— Ну, правда, он не с могилами связан. Совсем другой случай, а все равно…

— Ну хорошо, хорошо, расскажите, не стесняйтесь.

Карыкур поудобнее устроился на стуле, словно готовясь к долгой и очень важной беседе. «Пусть все знает, раз он следователь, может, и правда что-то сделает…»

— Ну, значит, это все Ипринь мне рассказывал. У него на берегу одного озера избушка охотничья. Уходит на зиму в тайгу, промышляет и живет в такой вот избушке. Всегда так заведено было… И каждую осень ездил он по воде — чтобы, значит, избушку перед сезоном подправить, снасть заранее приготовить. И вот приезжает он в тот раз, а избушки нет. Спалили избушку-то. Один угли на том месте остались, да несколько бутылок из-под водки. А в избушке у него капканы разные были, сети — ничего этого не осталось. Пять гимок держал, чтобы ондатру ловить — тоже стащили. Видите, какой наклад… А кто? Конечно, не местные, не ханты. Только пришлые могли так сделать… И если подумать: для чего им ловушки-то? Да для охоты, конечно, чтобы браконьерствовать тайком, пушниной разжиться, рыбкой… — Карыкур, разволновавшись им же самим нарисованной картиной варварства, начал, по своему обыкновению, размахивать рукой. — И вот что плохо, Николай Альбертович: жестокие люди — о других не думают, губят зверя и рыбу безо всякого смысла… Ипринь говорит, прошел он потом по берегу — и что бы вы думали? Наткнулся, о собачий узел, на норы, где те браконьеры гимки на ондатр выставляли. Взрослых взяли, а маленьких, почти бесшерстных, с палец размером, бросил». С десяток у каждой норы валялось! Охотничий сезон не начался, молодняк еще не подрос — а они гимки ставили! Вот они, проклятые браконьеры, сколько зверят зря погубили, какой убыток нанесли!.. Дальше пошел по берегу — а там мертвая рыба без счету в заводях кверху брюхом плавает. Не иначе, говорит Ипринь, глушили чем-то…

— Взрывчаткой, скорей всего… Да, разный люд сюда, на север приезжает. Кто действительно честно хочет работать, осваивать богатства севера, а кто и просто ухватить побольше любым путем. Такому лишь бы рубль был подлиннее, а до остального ему дела нет. Проходили у меня подобные, и не по одному делу… — Следователь сел на краешек стола, жадно закурил, предложил и Карыкуру, но тот отказался: «Не курю, спасибо:». — Да-а, — вернулся Николай Альбертович к рассказанной зоотехником истории. — Ну так что, дознался этот охотник, кто напакостил?

— Да откуда ж узнаешь? Браконьер — он разве оставляет когда свою тамгу? Он ведь тоже не дурак…

— Да, это вы правы, браконьер теперь ловкий пошел. А техникой какой пользуются! Думаешь другой раз: да следят ли их начальники за тем, что у них на площадках делается или нет? А, что там говорить, когда эти начальники, бывает, и сами не прочь запреты нарушить. Но ничего, я думаю, придет конец этим безобразиям, прижмем любителей поживиться за общественный счет!

Следователь все больше и больше нравился Карыкуру. Он как-то умел расположить к себе, и говорил спокойно, со знанием дела, а главное так, что Карыкур чувствовал: они с Николаем Альбертовичем одинаково думают, об одном и том же заботятся. Каждым словом следователь словно подбадривал Карыкура: давай, мол, смелее, я тебя пойму и поддержу…

— Вы извините, Николай Альбертович, если время у вас отнимаю. Хочу еще про одну заботу вам рассказать. Если можно…

Следователь кивнул.

— Тоже, думаю, шибко важное дело. Правда, сегодня наш директор сюда приедет, наверное, сам обо всем расскажет. А с другой стороны — я лучше, чем он, об этом деле знаю. Сам свидетель. И тоже, по-моему, кое-кого из экспедиции наказывать надо. Иван Дмитриевич говорит: тут судом пахнет.

— Ну-ну? — заинтересовался следователь, по-прежнему сидя на краешке стола. — Рассказывайте, рассказывайте, что за дело. Кстати, как вас зовут? А то мы с вами толкуем, толкуем, а имени вашего я так и не знаю.

— Карыкуром меня зовут, Николай Альбертович. Дело наше с гибелью оленей связано. Погибли олешки, отравились. И не просто так, а по вине работников экспедиции.

— Да?! — удивился следователь. — Это вы точно знаете, Карыкур?

— Еще как точно, собачий узел! Я ведь специально в Пулнгават Вош из-за этого ездил. Чтобы анализы сделать.