Серо Ханзадян - Жажду — дайте воды

«Кого?»

— Богов.

«Нет. Не настала, видать, пора. Но некоторых храбрецов из Бреста вижу… А ты все пьешь?»

— Нет, Иван. Сейчас ведь тепло, тогда я пил, чтоб согреться.

«Смотри Шуру не обижай. Она очень хорошая девушка. И сделай все, чтоб она не попала сюда… ко мне. Сам тоже остерегайся. Слышишь! Здесь царство мертвых. Не приходи!..»

— Не приду, Иван!..

Зеленые чашечки клевера незаметно раскрылись, распушив над собою лиловые головки цветов. «Это мои цветы…»

— Да, Иван. Скажи свой адрес…

«Адрес? Ты же знаешь…»

— Знаю, но… Мы уходим в тыл, на пополнение… Я написал твоим родителям; обещаю, если выживу, привезти их к тебе на могилу. Собирался отправить письмо…

«Да разве я в могиле, друг мой? — сказал Иван. — Ты ошибаешься. Здесь синяя синь и нет войны. А родителям ничего не пиши. Не надо. Пусть они ждут меня, пусть надеются».

Все смолкло. Из моих глаз текут слезы, падают на клевер, и он склоняет свои головки. Что же это такое: могилы слышат, они разговаривают?..

«Ну иди!» — это опять голос Ивана.

— Как мне уйти? А ты?

«Иди, друг, и обо мне никому не рассказывай. Я знаю, ты все что-то записываешь Пусть тебе долго живется, но обо мне никому не рассказывай, особенно в твоих бумагах. Я не мертв. Не надо воспевать меня в песнях. Я жив и когда-нибудь, лет через пять, а может, и через тридцать, через пятьдесят лет, еще явлюсь тебе. Обязательно явлюсь…»

Поблескивает река своими синими волнами. Иван больше не говорит. Цветы клевера снова укрылись в чашечках, и запахло землей.

— Прощай, Иван…

Я побежал к реке.

В бумагах одного из убитых немцев мое внимание привлек квадратный кусочек картона с эмблемой третьего рейха: скрещенные кости, череп и свастика. И что-то по-немецки напечатано.

Немецкого я не знаю. Но картонка эта показалась мне таинственно-грозной, и я спрятал ее, а остальные бумаги выкинул.

Вечером, встретив нашего полкового переводчика, попросил перевести содержание написанного. Капитан был близорук и носил очки. Он сначала протер их платком, снова водрузил на нос и прочитал текст про себя.

— Это заповедь Гитлера солдатам третьего рейха.

Я примерно записал переведенный капитаном текст. Вот он. Точнее, часть его.

«Ты, — наказывает Гитлер солдату, — не имеешь ни сердца, ни нервов. На войне они не нужны. Убей в себе милосердие и жалость — уничтожай все русское, советское. Ни перед чем не останавливайся. Будь перед тобою старик или женщина, маленькая девочка или мальчик — убей их!..»

Мне даже писать страшно слова этого дьявольского наказа. В голове не укладывается такое человеконенавистничество. Тем более что исходит оно не от какого-нибудь восточного тирана древности, а от европейца.

Капитан попросил разрешения оставить у себя гитлеровскую заповедь.

— Берите, — сказал я, — эту мерзость… Скажите, капитан, как назвать человека, призывающего к убийству детей?

Капитан пожал плечами:

— На ваш вопрос ответит история.

— Да, но у истории короткая память, — сказал я, не умея заглушить боль сердца и боль горьких воспоминаний.

— Зато у нас она долгая…

Вечер. Блиндаж разрушен. К счастью, в нем никого не было, когда его с неба разворотило прямым попаданием бомбы. Теперь мы остались «бездомными». Хотя, конечно, какая уж тут бездомность. Мы уже привычны — что под крышей, что без крыши… Однако я все же велел восстановить блиндаж.

— Может, новый построить? — предложили солдаты.

— Нет. Восстанавливайте старый. Не испытывайте судьбу, говорят, дважды в одно и то же место бомбы не падают.

Солдаты попробовали разгрести землю и бревна вытащить, но от бревен остались только щепки. Все надо делать сызнова.

Заместитель начальника штаба привел к нам на позиции шестнадцать человек солдат.

— Принимайте пополнение, — сказал он. — С сегодняшнего дня они на довольствии.

— Мне это мало. Надо минимум двадцать восемь человек, чтобы полностью укомплектовать расчеты.

— Принимайте, сколько есть.

Он ушел. Я оглядел новобранцев, прочитал их фамилии по списку, который мне передал заместитель начальника штаба.

Спросил у двоих:

— Вы, как мне кажется, были на фронте, да?

— Так точно.

Я обрадовался тому, что угадал в них фронтовиков. Они были на войне, потом их ранило, лежали в госпитале и вот после излечения попали к нам в полк. Все остальные — новички. Пороха еще не нюхали. Все голубоглазые и какие-то непоседливые, нетерпеливые. Удивило меня и то, что новичков этих совсем не пугает огонь немецкой артиллерии. А мины и снаряды ведь то и дело рвутся вокруг них.

— Вы разумеете, куда прибыли, ребята?

— Разумеем, — в один голос ответили они. — На фронт.

— А что вы еще разумеете?

— А то, что нам воевать с врагом.

— И умирать, — холодно добавил я.

— Все отдадим за Родину!.. — сказали новобранцы. — Мы пришли защищать ее.

— И только?

— Нет. Еще и врага разгромить окончательно.

— Не так легко его разгромить, — сказал я. — Это требует лишений и жертв. Но я вижу, что вы готовы к этому. Курите?

Все курят. Я угостил их махоркой из моих запасов и сказал, что первым делом неплохо бы что-нибудь спеть. Они не удивились. И никто не спросил: а что, если немец услышит? Услышит — и пусть себе слышит. Что ж нам теперь, и не петь из-за него? Мы и так уж давно не пели.

Новички затянули песню, с завистью поглядывая на нас — фронтовиков. Эти ребята завидуют нам! А чему завидуют? Тому, что мы уже бывалые воины, а они только первый день здесь? Или тому, что смерть всегда ходит рядом с нами, что мы гибнем и остаемся лежать без могил?..

Я распределил ребят по расчетам. Хорошо, теперь, по крайней мере, каждый миномет обслуживают три человека.

Один из двух наших новичков, бывших уже раньше на фронте, защищал Брест.

— Как удалось оттуда выбраться? — спросил я его.

— Бывают на свете чудеса, — улыбнулся он.

Брест первым принял на себя всю тяжесть удара гитлеровской Германии и героически противостоял врагу, показал Европе, что можно одолеть «несокрушимые» немецкие армии…

Раз в три дня мы выпускаем наш «Боевой листок» — рукописный (какой уж получается). В очередном номере я начертал крупными буквами: «Товарищи солдаты и офицеры, с нами вместе воюет герой Бреста — Василий Алексеев. Честь ему и слава!» Прочитав листок, Василий зашел ко мне.

— Зачем вы назвали меня героем? — огорченно спросил он. — Какое уж там геройство, если Брест все же пал и в конце концов оказался в руках врага?

— Да, — согласился я, — но там сражались герои…

Спустя несколько дней я доложил о Василии Алексееве командиру полка и попросил представить его к награждению орденом как защитника Бреста.

Командир полка одобрил мое предложение.