Олег Кириллов - Стремнина

Жалел или нет о сделанном только что? Наверное, надо было не так немного, поспокойнее. Попросить, чтобы Борис Поликарпович написал заявление с просьбой продать по себестоимости столько-то помидоров для рабочих завода. Это было бы правильно. Никто не упрекнул бы. Но может быть, иногда нужно и вот так, потому что до этого здесь много чего, видать, наговорил Грошев и надо было перед людьми обелить и колхоз, и его людей.

Теперь будет шум. Как повернется дело, это уже забота Куренного. Что ж, видать, назрел разговор. И пусть он начнется с этого самого случая. Удивился тому, что нет волнения, какое обычно бывало у него во время очередного столкновения. Или стареть стал? Говорят, первым признаком приближающейся старости является исчезновение желаний. Пятьдесят пять — разве это старость? Сердце пока работает нормально, руки крепки. И без очков читает. Не-ет, рановато он себя старит. Рано.

Надо Маше ничего не говорить. Ночами спать не будет. Правда, все это не надолго. Уже завтра село будет все знать. А там собрание или еще что?

Ненужные скамейки громыхают в кузове. А все ж шофер шофера всегда поймет. Это тот, что из таксистов, тот из чужих. Это не рабочих кровей. Этот — из зашибал. А мужики его сразу поняли.

Что-то нынче на поле не видал он Петьку и Дятькова? Никак отработали свое? А с Дятьковым надо б было срезаться. Уж больно шустро он про село говорит. Нет, село еще себя покажет, врешь. Только порядок бы настроить. А как?

Новое место нравилось Кулешову. Тут, что ни говори, был самостоятельный участок работы. Председатель колхоза относился к разряду людей, всегда нравившихся ему: этакий сельскохозяйственный гусар, которому претит заниматься оскорбительными мелочами и назойливой опекой. Если вдуматься, то получается образ самого что ни на есть идеального руководителя для честолюбивого подчиненного: отвалил участок работы, не лезет в него сам, спрашивает по итогам и по чепе. Мечта. Ну и место чудесное, такое на Черноземье поискать. Не добрался сюда еще технический прогресс с его воздействием на людей и среду.

Было, правда, одно обстоятельство, которое тревожило: место работы для жены. Однако Куренной удивительно легко пошел на предложение Кулешова: сельская библиотека вот уже второй год была закрыта из-за отсутствия помещения и работника; книги хранились в кладовке сельсовета, и единственным их прилежным читателем была секретарь сельсовета Поля, чьей опеке и надзору они были препоручены. Куренной сам явился в Совет, отпер дверь, зашел в затхлую каморку, где пахло книжной пылью и мышами, потоптался с минуту, тяжело вздыхая и покачивая головой, вручил Людмиле ключ и сказал:

— Ты, того… давай приведи в порядок все, а потом мы комиссию создадим, акт оформим и начинай работать. Комнату бери себе, помой тут и прочее. А мы на правлении насчет зарплаты решим.

Дело с приемкой затянулось, нужно было сотни книг подклеить, привести в божеский вид, разложить по местам. Два воскресенья подряд Анатолий сам мастерил библиотечные полки. Куренной больше в Совете не появлялся, правда, на правлении решили с зарплатой, и с первого июля Люда уже считалась работающей. Ваську препоручили соседке бабе Паше, парень он был смирный, особых хлопот никогда никому не доставлял, а иногда Люда брала его с собой, давала в руки карандаш и заставляла рисовать всякую живность, кудахтавшую, лаявшую и мяукавшую за окном.

В этом году Анатолию стукнуло двадцать семь. Поработал и в Ростове на комбайновом, в Нагорске, в управлении сельского хозяйства. Помыкался по частным квартирам вволю, и когда Куренной предложил работу главным инженером, согласился сразу, даже без обдумывания. Они с Людой уже давно остановились на этом варианте, только искали местечко поближе к городу. А в Лесном не раз бывали по выходным, и Анатолий уже бессчетное количество раз говорил жене: «А что, послали бы нас сюда, а?» Люда только вздыхала: город рядом, места чудесные и транспорт удобный.

Они переехали через три дня после того, как дали Анатолию должность и председатель привел его к небольшому особнячку над обрывом. Лет пятнадцать жил в этом доме врач, это когда еще больничка здесь была небольшая, потом зоотехник обретался. Отслужил положенных три года после института и отбыл в городские края лечить собачек и морских свинок в областной ветлечебнице. Зиму хата простояла пустой, намерзла, намокла, и теперь они жили здесь, не начиная ремонта, в ожидании, когда отойдут стены. Днем открывали окна, а вечером выкуривали дымом налетевших комаров, зато это был первый в их жизни «свой» дом, и Люда насадила на участке каких-то цветов, которые взошли и оказались совсем не теми, но все равно это было радостно, а во дворе кряхтела квочка с десятком цыплят — первый залог и основа будущего хозяйства.

Хозяйство досталось ему угробленное до последней степени. Трактора, а было их семнадцать, все изношенные до предела. Запчастей не было. Кое-что пока удается добывать, основываясь на старых знакомствах в областном центре, но с каждым днем становится это все труднее. Квалификация механизаторов вызывала в нем ужас. Еще хуже было с дисциплиной. В разгар весеннего сева тракторист Кузин поехал на тракторе свиданничать к своей милой аж в Князевку. Кулешов вызвал на следующий день его к себе и долго глядел на виновника происшествия: худенького розовощекого паренька с ангельски-голубыми глазами.

— Ты понимаешь, что сделал?

— А что? — Ангелок был искренне удивлен. — У нас все завсегда…

Кулешов закричал что-то, написал приказ, вывесил его на доске объявлений. Мужики старательно читали приказ, хлопали Кузина по спине и оглядывались на окна кабинета инженера.

Впрочем, в одном отношении он почувствовал скоро перемену. Это когда, после сева, принял активное участие в ремонте. Не консультацией, а сам, своими руками, разобрал мотор, отладил поршневую группу. Мужики все до единого собрались вокруг, когда запускали мотор на стенде. По их лицам он понял: дело сдвинулось, хоть и не приняли пока что его в компанию, но хоть признали своим. На хлебоуборке, вопреки приказу Куренного, стал он на подмену комбайнером. Понимал, что делать этого нельзя, но существовало неписаное правило, согласно которому подчиненные должны были признать за начальством право отдавать приказания только после того, как убеждались, что оно, начальство, что-то умеет. И он трое суток отстоял за штурвалом, пересыпая пять-шесть часов ежедневно тут же, на полевом стане, и результаты его были совсем неплохими. А когда увидали, как он при поломках сам их устранял, не ожидая «летучки», авторитет его явно пошел в гору. Чувствовал он это по почтительности обращения тех же самых бузотеров, которые еще месяц назад святыми глазами глядели в ответ на его упреки. Потом по селу пошла балачка, что инженер собирается сбегать обратно в город, и ему пришлось самолично убеждать в обратном Куренного. «Наши могут», — смеялся председатель, убедившись, что слухи были ложными, и отдавая должное сельским кумушкам.