Олег Кириллов - Стремнина

— Идем к тебе, Анатолий Андреевич, — хмуро сказал Куренной, доставая из кармана пачку сигарет и на ходу прикуривая. Зашел в крохотную комнатку, где приткнулся стол главного инженера, закрыл за собой дверь. Кулешов сел возле окна, внутренне напрягшись, приготовившись к разговору, не сулившему ничего приятного.

— Что будем делать? — Куренной барабанил желтыми кургузыми пальцами неровную и какую-то судорожную дробь. — Делать что будем? Из райкома, не дай бог, наскочут. Они ж каждый день бывают. А потом все равно выйдет слух, что у вас тут повальная пьянка.

— Скрывать нет смысла. — Кулешов старался не глядеть на могучие плечи председателя, тяжело дышавшие гневом. — Это повод для серьезного разговора.

— Повод? Это повод для ухода из колхоза в разгар уборки десятка людей. Вот какой это повод, если хочешь знать.

— Я понимаю, Степан Андреевич… Только сейчас такой момент, сморгаем, совсем плохо будет.

— Я моргаю вон уже сколько лет, — взорвался Куренной. — К людям подход иметь надо. Умный подход. Если б я громыхал тут наказаниями, колхоза уже давно не было б. Сам бы остался в пустых селах. Где рублем ударить, где слово ласковое сказать, где грамоту подкинуть, а иной раз и лишнее в зарплате нужному человеку… Только и держусь на этом. А иначе и тонны зерна не дал бы колхоз.

— Чепуха какая-то… — Кулешов поразился обнаженности истины, о существовании которой подозревал, но все верил, что это не так. — Степан Андреевич, но это же… Это…

— Ладно. Может, и лишнее сказал. Не система это, а все ж так оно и идет. Я, если о механизаторе речь идет, так я ему все готов, понимаешь, все. Потому что без него мы тут только разговоры вести будем да отчеты составлять. Это ты поимей в виду. А такому, как Курашов, и пьянку прощу. А вот ты должен был проконтролировать, чтобы горючее было. Должность твоя такая. И знай, что в следующий раз не с Курашова, а с тебя спрошу. Вот так.

— Поясните, если возможно.

— А-а-а… не притворяйся, что не понял.

В этот момент в кабинет вошел Рокотов. Прислонившись к дверному косяку, остался у порога. Куренной накинулся на него:

— Могу я или нет поговорить с человеком без свидетелей? Тебе что, делать нечего?

— А без крика нельзя?

— Да ну вас… знаете куда? И ты, член правления. Тоже на свадьбе небось прохлаждался?

— Допустим. И что?

— А то. Видал, что теперь?

— Давно вижу.

— Что ты видишь? Что?

— Что есть. Углы остренькие обходишь. Первая пьянка, что ли? Только заметил, что Курашов врезает? Чего темнишь-то, Степан Андреевич? Да его уже давно пора за жабры брать.

Куренной докурил сигарету, аккуратно притиснул окурок к краю стола. Поискал взглядом, куда бы его положить, и, не найдя подходящего места, выбросил в открытую форточку.

— Так-так, — сказал он, и трудно было понять, как подействовала на него гневная тирада Николая, — значит, к ногтю его, Курашова? Ладно. А ты на его место пойдешь? Ты из ничего будешь запчасти выкручивать? Ты целыми днями будешь возиться с техникой?

— Было время, сам знаешь, возился. А только не про Федьку даже зараз речь.

— Ладно. Завтра же выговорами всех провинившихся обвешаю. А дальше что? Да они сразу же заявления подадут. Все подряд. Ты на их трактора сядешь?

— А так тоже не дело, — упрямился Рокотов.

— Делать-то что? Они завтра же все с радостью пассажирами электрички станут. Тебе с такого дела легче будет?

Рокотов сел на стул около Куренного, сложил руки перед собой:

— Знаешь, думал я… Иной раз ночами сна нету: куда идем? Человеку нашему во сколько дадено: учись бесплатно, захочешь на курорты — тут тебе тоже поддержка и блага, крикнул на тебя начальник в сердцах, а уж за твоей спиной грозный профсоюз: как так смеешь основную ячейку, производителя, понимаешь, материальных ценностей обижать? Основной массе народу тут все понятно: своя власть, защита. А есть такие, что при всем таком для себя гребут… Да меня зараз как хочешь обидь, я в бега от земли не уйду. А уходят либо те, кому несподручно тут оставаться, кто в городе видит житуху полегче, или другие, кто видит непорядок в селе и душой его не принимает. За первых нам и держаться не надо, не наши они, нехай идут куда хотят. А вот за вторых мы с тобою в ответе… Да не гляди ты на меня, как Ленин на буржуазию, правду говорю… Душой люди болеют, что порядку у нас тут нету. Веру в село теряют. Оно ж как ведь? Жизнь одна, и каждый прикидывает: куда годы свои приспособил? Ежли к путевому делу, так и детям в глаза не стыдно глядеть. А ежли просто так — умный человек от позору бежит, чтоб к самому себе уважение иметь. Вот как я все по-понимаю. А ты все по копейке ладишь. И Платон, он же у нас секретарь парткома, комиссар, а ты его в заместителях председателя держишь, а не в партийных вожаках. Он по навозу, да по сенозаготовкам у тебя, да по транспорту… А собрания все вроде посиделок: тишь да благодать. Вот соберусь да на очередном собрании все выскажу, чтоб вам обоим с ночку не поспать. А то гляжу, ты и вес прибавлять начал, хоть и молодой совсем мужик.

Куренной засмеялся:

— Ну и язва ты, Николай Алексеевич… Уже и до веса дошел. Ладно, критикуй. Слышь, Анатолий Андреевич, уже и до комплекции моей товарищ Рокотов добрался. Много, значит, сплю или в три горла употребляю калорийную пищу. Так тебя понимать, что ли?

Кулешов встал и ломким голосом сказал:

— Я совершенно согласен с Николаем Алексеевичем… Так дальше нельзя. Пусть в другое время, но уборка… Сейчас все село смотрит, и не одно село, уверяю вас… Если все сойдет как было до этого, я не удивлюсь, если завтра не начнется еще что-либо вроде свадьбы или подобного ей торжества.

— Что ты предлагаешь? — Куренной, сбычившись, глядел на инженера, и шея его наливалась нездоровой малиновой краской.

— Предлагаю вот что: собрать завтра после работы собрание механизаторов и поговорить с Курашовым.

— Не пойдет! — Рокотов постучал кулаком по столу. — Если хочешь, я тебе скажу, Анатолий Андреевич, что будет. Хиханьки да хаханьки, потому что почти все на той проклятой свадьбе были. Что ж ты думаешь, если человек в гостях рюмку выпил, так он завтра тебе хозяина будет крыть за то, что ту самую рюмку ему поднес? Да ни в жисть. Нет, не дело это.

— То-то я и говорю, — оживился Куренной, — не то вытанцовывается. Не то.

— Мужик-то он, Курашов, что надо, — будто про себя, медленно произнес Рокотов, — а так оставлять не надо… Ах, Федька. Черт его с этой свадьбой. И я не подсказал. Был же там. Нет, чтобы сказать ему: гляди, ты это дело не растягивай.

— И послал бы он тебя куда подальше, — гоготнул Куренной.

— Уже послал.

— Да ну? Вот видишь? Федор — мужик, который себе цену знает. С ним плохо шутковать. Уйдет.

— Ну что ж, — сказал Кулешов, — коли уйдет, так держать его смысла нет. А наказывать надо.