Вячеслав Ковалевский - Брат и сестра

— О чем шумите вы, народные витии?

Зоя поднялась и сказала:

— Василий Петрович, мы проводим собрание комсомольской группы.

— Какие же у вас вопросы, какая повестка? — спросил директор, не выпуская дверной скобы из руки и оставаясь на пороге.

— В общем, — ответила Зоя, — борьба с неуспеваемостью и плохой дисциплиной. Это основное.

— Очень хорошо! Отлично! — сказал директор. — В таком случае можно и покричать, раз разговор идет о дисциплине. Не буду вам мешать.

Уходя, он вдруг проговорил, совершенно другим тоном, с какой-то затаенной многозначительностью:

— До свидания, ученые садоводы!

После ухода директора в классе довольно долго стояла тишина. Все молчали, даже как бы вовсе забыли, о чем же, собственно, перед этим шел спор? «Ученые садоводы» произвело сильное впечатление. Шутки шутками, а директор, вероятно, уже беседовал с Язевым об итогах их работы на участке, дал верную оценку событиям и не сомневался, что на собрании об этом будет большой разговор.

Первая заговорила Зоя. Снова заняв место за столом, она сказала:

— Продолжаем наше собрание, — и спросила: — Терпачев, ты кончил?

— Ничего подобного — я только начинаю. Мне не давали говорить.

— В таком случае продолжай!

Терпачев повторил обвинения против Зои и добавил:

— Космодемьянская оторвалась от массы. Мы ее выбрали в групорги, но она не оправдала нашего доверия. Она загордилась. Успехи по литературе вскружили ей голову. Она стала пренебрегать коллективом: все сама да сама! Ни с кем не посоветовалась и согласилась, чтобы классу вместо работы в саду дали разбирать мусорную яму. Для нее коллектив ничего не значит.

— Совершенно верно! — сказала Люся Уткина.

— Я не могу молчать — ведь это ложь! — с возмущением проговорила Лиза. — Зоя советовалась с нами!

Но это не остановило Терпачева. Лизе пришлось снова сесть, а он продолжал:

— Если Космодемьянская советовалась с тобой или же советовалась с Ярославом, а в это время он играл колыбельную песню Шопена и мешал нам проводить репетицию на сцене, — это еще не значит организовать коллектив для предстоящей в саду работы.

Зоя, брезгливо поморщившись от слов Терпачева, сказала:

— По-моему, непорядочно говорить в отсутствие товарища, который не слышит тебя и поэтому не может защищаться.

Терпачев не смутился:

— А я скажу это Ярке прямо в глаза, в твоем же присутствии скажу. А тебе могу повторить еще раз: ты не сумела организовать коллектив для работы.

Молчавший все время Димочка Кутырин спокойно, не возвышая голоса, проговорил:

— Какая тебе еще нужна организация, когда вся школа знала о работе в саду, если сам директор говорил об этом каждому классу, если в раздевалке висел для всех грамотных огромный плакат?!

— Это же общешкольное мероприятие, а не одного только нашего класса, — сказал Коркин.

— Дайте мне слово! — попросила Косачева, подняв руку. — Можно я скажу свое мнение?

Люся Уткина попросила слова одновременно с Косачевой. Просил слова и Петя и новенькая просила, Пастухова. В то же время и самой Зое давно уже хотелось высказаться и сбить то настроение, которое было вызвано лукавой игрой Терпачева. Но Зоя обуздала свое желание. Такт подсказывал ей, что надо сначала дать высказаться другим.

Слово получила Косачева. Петя Симонов встал и обиженно сказал:

— Я уже давно прошу разрешить мне! Что же это сегодня у нас делается?

Но он тотчас же сел, едва Зоя сказала ему:

— Ты хоть, Петя, по крайней мере не мешай мне вести собрание.

Косачева очень сильно волновалась и не сразу могла начать.

— Я хочу сказать, я хочу сказать… — повторила она несколько раз и замолчала. Ее лицо с мелкими, невыразительными чертами, и без того всегда сохраняющее плаксивое выражение несправедливо обиженной девочки, сейчас совсем сморщилось от усилия не заплакать, и всем было ясно, что она, по своему обыкновению, все-таки расплачется. — Я хочу сказать, — снова попробовала она заговорить, — я хочу сказать, что Космодемьянская плохой товарищ!..

Петя сказал:

— Вот кому надо воды, а не Витьке!

Дело в том, что пока Косачева никак не могла разговориться, Терпачев уже успел принести откуда-то графин с водой и, напившись, поставил его теперь вместе со стаканом на парту перед Лизой Пчельниковой, проговорив: «Передаю старосте класса — кого хочет, того пусть и угощает».

Как только Петя упомянул о воде, Косачева горько усмехнулась и, выдавив пальцем из уголков глаз слезы, чтобы они не лились больше, приняла из рук Пчельниковой стакан. Пока Косачева пила, все терпеливо ждали.

Наконец она сказала:

— Может быть, Космодемьянская считает меня недостойной своего общества, не знаю… В прошлый вторник, во время диктанта, у меня было затруднение со словом «в течение» — я не знала, как надо написать: отдельно или вместе и что поставить в конце — «и» или «е». Я, конечно, понимаю, что подсказывать нехорошо, но бывает у каждого в жизни такой серьезный момент, когда надо поддержать товарища. В результате я получила плохую отметку. Зоя не только не помогла мне, а, наоборот, отвернулась от меня и закрыла тетрадь локтем. Я все сказала! — вдруг торопливо оборвала Косачева и, опустившись на свое место, принялась старательно вытирать глаза носовым платком.

Димочка Кутырин сказал с места:

— Неужели нам еще надо читать лекции о вреде табака и списывания?!

После Косачевой Зоя предоставила слово новенькой ученице Любе Пастуховой.

У этой девочки все, кроме глаз, было желтовато-белесого, хрупкого цвета: обильные пышные волосы, заплетенные в толстую короткую косу с кремовой лентой, очень бледное лицо с как бы обесцвеченной, прозрачной кожей, позволяющей видеть голубые жилки, разветвляющиеся, как реки на географической карте, на висках, под глазами и на открытой худенькой шейке. Брови у Любы скорее угадывались, нежели существовали в действительности. Тем удивительнее были среди ее редких, белесых ресниц большие, очень темные глаза с пристальным взглядом, словно все ее существо, такое хрупкое и непрочное, только и держалось на этих глазах.

Мать Любы, работавшая художницей на текстильной фабрике, нарочно подчеркивая отсутствие ярких красок во внешности дочери, одевала ее строго в тон: Люба всегда носила светло-серую блузку, песочного цвета короткую юбочку и бежевые туфельки с чулками тусклого золотистого колера.

— Вопрос о подсказывании и списывании совсем не такой простой, как некоторым из нас кажется… — начала она тоненьким, как ниточка, голосом, и в классе сразу стало очень тихо, и до самого конца выступления Любы Пастуховой ей никто не помешал, словно каждый боялся чем-нибудь повредить столь хрупкому существу.