Вячеслав Ковалевский - Брат и сестра

Собственных детей у него нет. А разве это не его родные дети? И вот они выросли, — Иван Алексеевич, вместе со всеми друзьями, пришел проводить сегодня своих детей в большой мир!

Его болезненно-исхудавшее лицо с запавшими висками и втянутыми щеками исполнено в эти минуты духовной красоты; темные глаза — так что не отыщешь в них даже зрачка — горят прозорливым блеском, точно он ясно видит то, что от всех других еще скрыто.

Но и этот мудрый человек, так хорошо понимающий душу каждого школьника, потому что он всех их любит, сидит сейчас всего-навсего как беспомощный слепец, не ведающий, что над его любимыми детьми уже занесена секира и что до начала войны осталось всего лишь несколько часов.

Шура ушел из школы раньше всех.

— Ну как? — спросила его мать сонным голосом. Она давно уже лежала в постели и дремала, борясь со сном: очень устала, но ей хотелось дождаться детей и расспросить о вечере в школе. — Зоя танцевала? Расскажи, Шура!

— Танцевала. Плохо она танцует, не умеет.

— А ты умеешь?

В комнате свет был выключен. Шура не видел лица матери, но он знал, что она сейчас улыбается, даже если глаза у нее закрыты. Шура вознамерился было обидеться, но потом подумал: «Какая же чепуха все эти танцы! Пускай виртуозно танцуют Уткины и Терпачевы».

Мать тихо сказала:

— Ужин на столе. Потом хорошенько опять укрой для Зои.

— Не в танцах счастье человека, — сказал Шура глубокомысленно и добавил: — И не в теплом ужине.

— А в чем же? — спросила мать, ожидая, что сейчас последует серия афоризмов, на которые Шуру обычно тянуло в темноте перед сном.

Но он ничего ей не ответил, и она уже успела задремать и сильно вздрогнула, когда он ее попросил:

— Мам, разбуди меня завтра пораньше, я хочу поработать маслом на Тимирязевском пруду. Утром там всегда сидит старик с удочкой. Интересный тип: держит в руках хворостинку с ниточкой, а сам похож на Соловья-разбойника.

Расставшись с Лизой Пчельниковой, Зоя обернулась — хотелось еще раз взглянуть на школу. Как хорошо сегодня было в школе! Как хорошо!

В ночной темноте сейчас ярко светились одни лишь окна школьного здания. Но вот на глазах у Зои начали выключать свет и там. Погас сразу весь третий этаж, где только что в последний раз с жадной ненасытностью танцевали вчерашние десятиклассники, точно кто-то невидимой рукой вычеркнул третий этаж жирной черной линией, подводя итоговую черту на ведомости последней четверти учебного года. Как им не хотелось расходиться сегодня из школы! Потом так же мгновенно исчез во тьму лестничный пролет, только что сиявший светом сквозь чистые стекла, прорезывающие всю восточную стену здания от крыши и до земли.

На улицах ни души. Нет, вон стоят двое, тесно прижавшись друг к другу, возле палисадника: юноша взял в свои ладони голову девушки, слегка запрокинул ее и поцеловал в губы. Зоя отворачивается, словно она виновата в том, что подсмотрела чужое счастье. Она идет дальше, торопится. Ей опять вспомнились слова Чернышевского: «Умри, но не давай поцелуя без любви!» Чем ближе к дому, тем скорее хочется одолеть расстояние, отделяющее Зою от дома. Мама и Шура, конечно, уже спят, но все-таки ей очень хочется скорее попасть домой. Там, где тротуар около подворотен каждого дома понижается, она торопливо пробегает под горочку и на горочку.

Постой, Зоя, не торопись! Ведь это последняя мирная ночь. Оглянись еще раз на свою школу, оглянись! Сядешь ли ты когда-нибудь в ней, еще хоть один раз, за парту?

На востоке чуть-чуть посветлело. А может быть, это так кажется? Фонарей еще не начали гасить.

До начала войны остается часа полтора, не больше. На немецких аэродромах заканчивают подвеску боевых бомб и заливают последние литры горючего в бензобаки бомбардировщиков, замаранных черными знаками свастики.

Вот уже и новые дома, остается пройти последний квартал. Зоя с разбегу круто повернула за угол и остолбенела от неожиданности: перед нею, загораживая тротуар, стоял Ярослав Хромов.

— Зоя, — сказал он тихо, как будто на безлюдной улице его мог кто-нибудь услышать, — можно я немного тебя провожу? Мне надо поговорить с тобой.

Зоя продолжала стоять на месте. Что с ней происходит, почему она так смущена? Что это? Почему так обрадовалась неожиданной встрече? Ей даже трудно владеть собой.

В другое время, если бы она встретила Ярослава, — пусть это было бы вчера, — она, вероятно, сказала бы ему: «Я прошу не провожать меня. Вообще, нам не о чем говорить с тобой! Ведь я собиралась дать тебе рекомендацию, а ты, можно сказать, предал меня…»

Да, так бы она могла сказать. Но не теперь. В этот необыкновенный вечер все преобразилось вокруг и что-то изменилось и в самой Зое.

Она спросила себя: «Зоя, что же ты остановилась? Где твое самолюбие? Иди дальше! Иди!» Но не сделала ни одного шага, да и не хотела она уходить.

Ярослав сказал:

— Прежде всего я хочу поблагодарить тебя! В письменной работе я не сделал ни одной ошибки.

В другое время Зоя ответила бы ему: «Мне не нужна твоя благодарность! Когда комсомолец выполняет комсомольское поручение, он не рассчитывает на благодарность».

А сейчас она сказала:

— Я рада за тебя!

Однако это не помогло Зое справиться со своим непонятным ей состоянием. Она заставила себя стронуться с места. Отходя от Ярослава, Зоя проговорила:

— Только не надо меня провожать. Я не люблю, когда меня провожают.

Зоя прошла всего только несколько шагов, а ей уже захотелось оглянуться. Она запретила себе это делать: «Сосчитаю до ста — тогда можно», — сказала она себе.

«Раз, два, три, четыре, пять, — считала она, — шесть, семь, восемь, девять, десять…» Но дальше Зоя не могла заниматься подобного рода арифметикой. Она все-таки оглянулась и остановилась.

Ярослав стоял на том же самом месте, где она его оставила. Зоя подождала еще немного, но он не двигался.

«Сейчас он прав, — подумала Зоя. — Если бы он подошел ко мне первый, после того, что я ему только что сказала, я перестала бы его уважать».

И Зоя сама подошла к Ярославу и спросила:

— Ты хотел поговорить со мной?

Как раз в это время погасли фонари. Но уже начинался рассвет, и Зоя отчетливо видела лицо Ярослава. В сумеречном утреннем свете казалось, что он сильно исхудал.

— Собственно говоря, — произнес Ярослав, — я все уже сказал.

— Знаешь что? — неожиданно встрепенувшись, произнесла Зоя, точно она нашла вдруг решение сложной задачи. — Давай забудем все плохое! Хочешь, сделаем так, как будто бы ничего не случилось? Хорошо?

И на душе у Зои опять стало легко и свободно, так же радостно, как было сегодня вечером в школе.

— Я не люблю, когда меня провожают, — опять сказала Зоя, — лучше давай дойдем до конца новых домов и обратно; потом разойдемся — уже поздно!