Юрий Мамакин - Адрес личного счастья

Секретарша неприветливо поздоровалась с Сергеем Павловичем и сказала, что он приехал слишком рано.

Зашел к инструкторам, но и там обычная беседа не состоялась. Инструкторы носились по коридорам или спешно что-то писали, а когда Нырков пытался уточнить: «Как там?.. В деталях…» — на него смотрели удивленно и даже не удостаивали ответом.

Сергей Павлович вышел на улицу, сел на пустую лавочку в сквере перед обкомом. «Да, в руку чертов сон, в руку», — мрачно подумал он. Однако «пусть все будет, как будет», — вспомнил Нырков Швейка. Но облегчения эта премудрость ему не принесла, и тогда он раздраженно стукнул кулаком по чугунному подлокотнику скамьи:

— Ну ведь не снимут же!..

Посчитал, сколько уже работает. Оказалось — шесть месяцев и двенадцать дней, если считать сегодняшний. Сокрушенно вздохнул: «Господи, полтора года еще…»

Сергей Павлович откинулся на спинку — оказалось неудобно, жестко; он опять сел прямо, не заметил, как сгорбился, и снова вслух сказал:

— Вот, собственно, и все…

Да, он жестоко ошибся, полагаясь только на себя, на то, что волна вынесет его сама, — он проявил никем не оцененную смелость, согласившись возглавить Узловское отделение. Кому она нужна, эта смелость?! Не надо было идти в Узловую! Не надо!… Да ведь у него не было другого выхода! Просто не было — эта скотина Ревенко загнал его в угол… Ну, как вы будете выглядеть после сегодняшнего бюро — это мы еще посмотрим, посмотрим, товарищ Ревенко, что от вас останется! Нырков дорого вам обойдется… Он запахнул поплотнее плащ: дохнуло холодным ветерком, потянуло по асфальту листья. Ох-хо-хо! Не думал никогда даже, что придется вот так проигрывать…

Ладно, как будет — так и будет. В эти несчастные двадцать минут уже ничего не придумаешь. «Недолго музыка играла, недолго фрайер танцевал», — всплыли вдруг в памяти мерзостные слова блатной песенки. И тут Нырков увидел, как подкатила к подъезду «Волга» начальника дороги. Ревенко приехал вместе с Щебеновым.

«И этот здесь!» — неприятно кольнул Сергея Павловича самый вид его преемника…

Открывая бюро, Грищак просто и коротко рассказал всем о том, как ему позвонил министр путей сообщения и выразил озабоченность тем, что Узловское отделение отстает практически по всем основным показателям. Кроме того, сказал Грищак, в адрес обкома поступило коллективное письмо от коммунистов депо станции Узловая, обеспокоенных положением дел, а также ряд других сигналов, что вызвало необходимость создать комиссию по проверке работы отделения. Слово о результатах работы комиссии Грищак предоставил заведующему транспортным отделом Склярову.

— Материалы работы комиссии слишком объемны, товарищи члены бюро, — озабоченно начал тот, — поскольку в процессе анализа нам пришлось поднять целый ряд смежных вопросов. Поэтому, если вы не возражаете, я буду говорить сугубо конспективно и только о самом главном.

Возражений не было, и Скляров продолжал:

— Претензии по поводу серьезных срывов в работе Узловского отделения стали поступать и со стороны Министерства путей сообщения, и от наших местных органов. Материалы комиссии подтверждают, что действительно по всем показателям это отделение работает угрожающе плохо. Потребности заказчиков в подвижном транспорте систематически не удовлетворяются, план перевозок срывается, график движения поездов упал нетерпимо низко, на подходе к станции Узловая поезда, как правило, задерживаются. Резко ухудшился оборот локомотива. Вопрос о подборе, расстановке и воспитании кадров, как показало последнее партийное собрание, пущен на самотек. В результате анализа сложившейся обстановки комиссией был сделан вывод, что руководство Узловского отделения не в состоянии обеспечить выполнение государственных задач. В своей практической деятельности оно утратило деловой контакт с активом коммунистов и тем самым поставило себя на грань полной изоляции от коллектива.

Скляров кончил, и все покосились на Ныркова — слово было за ним. Сергей Павлович сидел неестественно неподвижно, глаза его остекленели, лишь изредка дряблую его шею трогала судорога.

Ревенко мрачно и сосредоточенно смотрел прямо перед собой и время от времени покашливал. Щебенов что-то записывал в блокнот.

Кто-то из членов бюро прервал паузу:

— Мы еще совсем недавно знали Узловское отделение как одно из передовых предприятий. Пусть товарищ Нырков объяснит, что случилось с этим отделением.

Нырков хотел подняться — ноги не повиновались ему. Наконец он, пошатнувшись, встал, посмотрели на него с опасением: может, плохо человеку и надо помочь?

В, голове Сергея Павловича был полный сумбур, он никак не мог сосредоточиться. «Каяться нельзя, — судорожно думал он. — Угробят вообще! Сначала нападать! Нападать! А в конце признать ошибки!» И Нырков, вдруг взяв себя в руки, заговорил как-то взвинченно, едва ли не визгливо:

— Я, как начальник Узловского отделения, вижу основную причину в том… — Он сделал паузу, посмотрел на Ревенко. — В том, что руководство дороги не оказывало никакой помощи в работе. Обращались неоднократно, а у товарища Ревенко один ответ: обходитесь собственными силами! А в самые трудные для Узловского отделения дни начальник дороги даже отказывался оказать нам финансовую помощь, хотя такими возможностями он располагал, мы знаем. И тем не менее на последнем партийном собрании, когда коммунисты подвергли объективной критике свою деятельность, мы наметили конкретные мероприятия по улучшению работы отделения, так что теперь имеем все основания заверить областной комитет, — вот только здесь голос Ныркова окреп и стал прежним, — что допущенные недостатки будут устранены и коллектив с честью выполнит взятые обязательства.

Потом предоставили слово и Ревенко. Непривычно было видеть этого великана сникшим, тихим.

— Ну… что ж, дорогие товарищи члены бюро… дело такое, что ничего хорошего я, значит, сегодня вам, наверное, и не скажу… Такое уж необычное это дело…

А самое для меня, значит, подлое в этом всем… что в принципе ни одного плохого слова не могу сказать об известном всем субъекте, который буквально за какие-то месяцы ухитрился развалить все Узловское отделение. Отделение, которым, если по-честному, мы все не так давно гордились. А не могу я сказать ни одного слова по той причине, что не имею на это никакого морального права…

Грищак перебил:

— Александр Викторович, прошу вас тщательно выбирать выражения и держаться ближе к сути. Не забывайте, вас слушают члены бюро областного комитета партии. Время дорого.

Ревенко выпрямился было, развернул плечи, но тут же опять поник.

— Я подтверждаю все, что, значит, сказали уже товарищи докладчики, безоговорочно. Узловское отделение, повторю, которым по праву гордилась вся магистраль, так резко ухудшило свою работу, что это сказалось и на всех показателях. Конкретно скажу, что основной причиной этого является неправильный стиль руководства товарища Ныркова, который вместо серьезного анализа предыдущей работы отделения и сегодняшних его задач занял странную — не побоюсь сказать — позицию какого-то иждивенца-наблюдателя. Практически товарищ Нырков работой отделения не руководит, а ноет и клянчит помощь. Мне оно, старому дураку, стыдно говорить вам здесь такие вещи… перед собой стыдно тоже… А деваться, значит, некуда, сам кругом виноват… — Он замолчал и наконец поднял голову. — Считаю главной своей ошибкой и заявляю всем членам бюро об этом официально: назначение товарища Ныркова на должность начальника Узловского отделения было настоящим моральным преступлением.