Илья Миксон - Святое дело

— Отлично, — обрадовался Ваганов и сразу же повернул назад. Приказание было выполнено: лейтенант вызывал всех «легкораненых» на подмогу.

Майор Фролов и офицер-посредник, увидев странно наряженных солдат — у всех на головах белели полотенца, — нахмурились.

— Как же вы так одинаково все пострадали? Все в голову ранены? Редкий случай, — посредник покачал головой.

Синюков сообразил, что всей затее грозит провал, стянул полотенце и сунул его в карман.

— Никак нет! — задорно выкрикнул. — Не все в голову, я в другое место ранен!

— А именно?

— Сидеть нельзя, — сообщил таинственно. — Но работать можно!

Все рассмеялись, посредник махнул рукой.

— Да, а «убитые» где? — спохватился.

— Один «убитый» назначен истопником, — ответил Савичев.

…Задолго до рассвета батарея была полностью готова к стрельбе по «доту». «Противник» несколько раз бросал вверх осветительные ракеты, но, видя на Безымянной незамаскированное орудие, принимал его за подбитое прошедшей ночью. Хитрость удалась.

— Угломер тридцать ноль! — четко скомандовал лейтенант Краснов.

— Угломер тридцать ноль! — повторил сержант Ваганов.

Рябов завертел маховичок орудийной панорамы.

Каждая команда приводила в движение номера орудийного расчета. Фиалкин, не спуская глаз с красных угольников стрелок орудия и прицела, плавно вращал маховик подъемного механизма. Мелькали пальцы Шилко, свинчивая предохранительный колпачок с черной головки взрывателя.

Савичев вложил в ствол длинное тело снаряда и коротким, резким толчком послал вперед деревянным досыльником, похожим на поварскую толкушку. Снаряд с глухим звоном вошел в ствол. Досыльник повис петлей на запястье, освобожденные руки подхватили протянутую латунную гильзу с пороховым зарядом и втолкнули ее в ствол.

Щелкнул затвор.

Рябов отвернулся и натянул шнур.

Короткий ствол гаубицы дернулся назад, на какое-то мгновение задержался и вновь плавно накатился в первоначальное положение.

Фиалкин, не дожидаясь, пока ствол остановится, рванул рукоять затвора. Вылетела гильза, со звоном ударилась о землю и, дымя, покатилась в сторону. Из ствола вырвались сизые клубы порохового дыма. Защекотало в горле.

Очередной снаряд вошел в ствол. Рябов проверил установки прицела. Савичев стоял наготове, держа в полусогнутых руках досыльник. Расчет ожидал новой команды, напряженно следя за своим командиром.

В коротких быстрых движениях ощущался единый, четкий, строго продуманный порядок коллективного действия, где каждый делал только свое, специально для него предусмотренное дело, необходимую и неотъемлемую частицу общей работы.

Надя украдкой оглядела комнату Стрельцовых. В ней ничего не изменилось на первый взгляд. Те же гардины, белые чехлы, вышитые подушки на диване. Но во всем чувствовалось равнодушие хозяйки. На этажерке перекосилась салфетка, на столе неубранная чайная посуда, через полуоткрытую дверцу шифоньера видно упавшее с вешалки платье.

Нина перехватила взгляд подруги.

— Извини за беспорядок, но… все надоело.

Сняла пальто, шляпу, небрежным жестом поправила волосы.

— Если бы не встретила, сама не зашла бы…

— Нет, я давно собиралась. Да все недосуг.

— Все заняты, всем некогда. Только мне незачем торопиться… Разве что с обедом не запоздать.

— Почему ты не идешь работать?

— Вначале Сережа возражал, теперь… теперь ему «все равно», да мне уже ничего не хочется. Не помню, где-то читала такие стихи:

Наверное, эта осень уже наступила для меня.

— Извини, но чушь! Какая осень? Двадцать четыре года, высшее образование и — осень. Просто непогода!

— Не переубеждай… Что у тебя нового?

— Разрываюсь на части! — оживилась Надя. — С первого преподаю историю в вечерней школе на стройке. Упросили, пока прибудет педагог из края. Как ты меня подвела! Ведь я заверила директора, что ты согласна. Мне теперь прохода нет: «Где ваш литератор?» Что я им скажу?

— Скажи, что я… Что я — жена… Вот и все. Только жена…

— Какой же это ответ? Если бы ты один день — хотя бы один день! — побыла в школе! Какие у меня замечательные ученики! Каменщики, монтажники, плотники — люди всех профессий!

— У тебя другая жизнь, — с завистью произнесла Нина. — И люди тебя окружают другие — хорошие, интересные… А у меня… Жене офицера в маленьком гарнизоне не просто пойти работать. Что дозволено мужу, недоступно жене.

— Еще раз извини, но это глупость! Десятки опровержений приведу!

Распахнулась дверь, вошла Матильда Ивановна, как всегда, в халате, с папиросой. Голова повязана косынкой, под ней топорщились папильотки.

— Доброе утро!

— Добрый день, — ответила Надя, делая ударение на втором слове.

— Для меня утро. Я только что встала с постели. — Сбила пепел. Нина подвинула на край стола пепельницу. — Благодарю. Понимаете, у меня просто болезнь: не могу подняться раньше двенадцати!

Надя насмешливо прищурилась:

— А позже?

— Позже — да. Но тогда ужасные головные боли. Ах, жизнь, жизнь! Взгляните на мои руки. Ужас! Печи топи, обед вари, пол мой, белье стирай. Эти портянки меня буквально угнетают! А ведь я могла, — Матильда Ивановна мечтательно подняла водянисто-голубые глаза, — иметь квартиру с центральным отоплением, газом, пылесосом! Зачем я только послушалась бабушку! Она меня убедила, что брачное свидетельство без диплома лучше, чем диплом без брачного свидетельства!

— Не вижу никакой связи, — Надя пожала плечами.

— Господи, какая вы непонятливая! Я переехала к бабушке в Томск и поступила в техникум, потом познакомилась с Панюгиным, и все пропало!

Вдруг стала серьезной, шагнула к столу, взяла книгу и вынула закладку, сделанную из тонкой костяной пластинки:

— Какая прелесть!

Но внимание уже привлек черный карандаш, лежавший рядом с книгой. Подошла к зеркалу и принялась подкрашивать брови.

Вдали прозвучал горн.

— Уже обед! А я еще не кормила Людмилочку! Так зачиталась! Изумительная книга. Но меня такое зло взяло, когда она бросилась под поезд! Разве это выход из положения? Я бы на ее месте измотала скандалами этого сухаря Каренина, отобрала сына и заставила платить алименты. А Вронскому подсунула бы такую пилюлю, что он помнил бы всю жизнь! Да, Ниночка, знаешь, что наши выдумали? Сажать деревья. Я сказала: деньги на семена… Саженцы? Ну, саженцы — пожалуйста. Сколько другие дадут, столько и я. Но копать ямы? Боже упаси! Не для этого я восемь лет, свои лучшие годы, провела за партой! Меня это не касается! — Матильда Ивановна вдруг рассмеялась. — О тебе даже не заикнулись! — Настороженно принюхалась. — Вы ничего не чувствуете? Гарью пахнет. Где-то пожар!