Илья Миксон - Святое дело

Да, примирение могло произойти давно, еще в тот вечер, после аварии.

Тяжелый, страшный был вечер. Странно, почему же кто-то, не то Краснов, не то Долива, пустил фразу: «Утро стрельцовской казни»?..

— Сергей!.. Сергей! — Фролов подбежал к нему, схватил руку, заговорил, порывисто дыша: — Спасибо тебе, Сережа…

Сердце Стрельцова вдруг екнуло, на какой-то миг дрогнула рука, но он не высвободил ее, только сказал с нарочитой грубоватостью:

— Ну тебя! И вообще, хватит дурака валять!

Синюков шел не спеша, вразвалочку. Завернул за угол забора, остановился, подправил щегольские усики, сдвинул назад шапку, расправил шинель под ремнем и медленно двинулся дальше.

«Чего это он? — подумал Краснов. — А-а, понятно».

За решеткой забора мелькал белый женский шарф.

«Непременно затронет», — подумал и ускорил шаг.

Спина Синюкова заслоняла шарф.

«Куда вы торопитесь, девушка?» — предугадал вопрос.

Но Синюков вдруг снова поправил шапку, отступил в сторону, вежливо пропустив девушку, и, не сказав ни слова, продолжал свой путь.

«Смолчал!» — удивился Краснов и тут же просиял: навстречу в белом гарусном шарфе шла Надя.

Синюков оглянулся как раз в тот момент, когда учительница и лейтенант остановились друг против друга. Синюков поспешно отвернулся. «Вот оно что, — промелькнуло в голове Краснова. — Положительно ничего нельзя скрыть».

— Здравствуйте! — И неожиданно для себя задал банальный вопрос, который, по его предположению, чуть не сорвался с языка Синюкова: — Куда торопитесь?

— В Дом офицеров, на лекцию.

— Слушать или читать?

— Читать, для ваших жен.

— Моих жен?

Надя засмеялась, и на ее щеках стали видны светлые ямочки.

— Для жен офицеров гарнизона.

— А на какую тему?

— «Происхождение и реакционная сущность религиозных суеверий и предрассудков», — одним духом выговорила Надя. — Скучное название, верно? Но тема очень интересная. С удовольствием работала над ней.

— Вы всегда работаете с удовольствием, — заметил Краснов и, помедлив, спросил: — Не дадите на вечер ваш конспект?

— Зачем вам?

— Нужно, — уклонился от ответа. — Объясню в другой раз.

— Пожалуйста. Могу даже сейчас, вернее, через два часа.

— Нет, я до вечера занят.

— Вечером зайдите.

— Вы будете дома?

Надя отвела глаза.

— Не знаю. Во всяком случае лекцию вы получите. Дедушка будет знать.

— Наденька!..

— Как вы сказали?

— Надя, — поправился он и потупился, но затем поднял голову, открыто взглянул в глаза. — Наденька — вот как я сказал.

— Что? — неожиданно очень тихо спросила она.

— Я приду к вам.

— Хорошо…

Оба замолчали.

— Мне нужно идти…

— До вечера.

— До свидания.

Надя скрылась за поворотом.

Краснов машинально поднял обломок сухой ветки и вдруг с силой провел по забору. «Трах-тах-трах-тах-тах» — затрещали на всю улицу зеленые дощечки.

«Что я делаю?!» — спохватился и, оглянувшись, облегченно перевел дух. Он незаметно выпустил ветку и зашагал с серьезным, деловым видом.

В середине мая полк выехал в летние лагеря. Дивизион подполковника Юзовца был оставлен до июня в Пятидворовке для ремонта казарменных помещений. Для Краснова это было как нельзя кстати: двадцатого мая начинались годовые экзамены в университете. Товарищи подшучивали: «Истории тебе нечего бояться».

Из Дома офицеров Павел и Надя возвращались теперь вместе. Когда Надя освобождалась раньше, находила повод, чтобы задержаться до конца занятий. По молчаливому сговору попутчики оставляли их вдвоем.

Они шли медленно, беседуя обо всем на свете, избегая лишь касаться своих отношений. Иногда оба умолкали, ожидая, что другой скажет наконец о самом главном. Он уже много раз пытался открыть свои чувства, но в последний момент терялся и вместо признания долго молчал. Эти безмолвные минуты были наполнены таким чистым, скрытым от всех счастьем, высоким и неповторимым, что они и сами боялись нарушить его.

Но уже не хватало встреч только в дни занятий, он должен был видеть ее каждый день, ощущать тепло ее рук, пусть ненадолго, лишь здороваться и прощаться, заглядывать в ее глаза, делиться своими радостями, маленькими и большими. А они, радости, бывали каждый день.

Вчера пришел Шилко, не подошел, подкатился на коротких крепких ногах, сияющий, гордый: «Товарищ лейтенант!..» И показал шоферские права.

Стало приятно не только потому, что солдат, как с другом, поделился своей победой, но и от мысли: «Уехал Шилко конюхом, а приедет из армии шофером третьего класса».

Сегодня Олег Рябов дал заветную тетрадь: «Вот, стихи мои… Вы как-то просили. Только дома читайте. Прошу вас…»

Но нередко приходилось нести к Наде и обиды, и неприятности. Он не мог не говорить с ней, с милым другом, о своих служебных делах так же, как и Надя не в силах была таить от него свои заботы.

На крылечке, наслаждаясь теплым вечером, сидел дед Иван, негромким надтреснутым голоском напевал старую солдатскую песню:

— А, Павлуша, — оборвал песню. — Садись, покурим. Или некурящий ты?

— Вы что-то не в настроении, — вместо ответа сказал Краснов. — Грустное запели.

— Молодость свою вспомнил, — вздохнул старик. — Был я тоже военным, вроде тебя, только в солдатах ходил. И милая была у меня хорошая, вроде Наденьки. Такие же волосы, глаза…

Надя заслышала голоса и вышла узнать, кто пришел. Увидев, обрадованно кивнула.

— О чем вы это, дедушка?

— Садись, послушай.

— А хорошее? — спросила, опускаясь на ступеньку.

— Нет. Чего уж тут хорошего!.. Так вот, иду я как-то с ней по улице, а тут возьми да повстречайся поручик наш, пьяный, как всегда. И давай меня в рожу тыкать да потешаться, власть свою выказывать…

— И вы стерпели? — спросила Надя.

— Стерпел. Поручик никудышный был. Ударить и то не мог толком, но бил, потому что я солдат — терпеть должен.

— Вы так ничего и не сделали? — Краснов не мог себе представить, что можно безнаказанно оскорбить человека.

— Тогда нет. В германскую солдаты его сами… Вроде как шальной пулей.

Наступило молчание.

— Ну, ладно, — первым очнулся старик. — Ваше дело молодое, гуляйте. А мне спать пора…

Он поднялся и ушел в дом.

Надя продолжала сидеть на ступеньке, обхватив руками колени.

— Вас любят солдаты?

Краснов смущенно пожал плечами.

— Знаете, раньше, — сказала после короткого молчания, — когда я видела, что солдаты приветствуют офицеров, почему-то всегда задумывалась: что это? Искреннее почтение или формальный долг?

— Честь отдают друг другу все военнослужащие…