Илья Миксон - Святое дело

Комиссаром единогласно избрали Петра Кузяева.

Отряду приходилось непрестанно маневрировать, ускользая от преследования разъяренных карателей.

Партизанский отряд доставлял врагу большие неприятности: подрывались на дорогах автомашины с солдатами и грузами, не доходили до места назначения военные обозы, рвалась связь.

Однажды разведка донесла о продвижении большого немецкого обоза. Охрана хорошо вооружена, имеются ручные и даже станковые пулеметы.

У Фили загорелись глаза. «Долбанем? — спросил он Кузяева. — Дело к вечеру, в самый раз».

Боевая профессия Кузяева выработала в нем неторопливость в принятии решения.

— Где обоз сейчас?

— Лесом идет, скоро, однако, выйдет, товарищ комиссар, — ответил партизан со следами оспы на лице. — Видать, на Березовку путь держит.

У партизана была странная кличка «Мокиш».

— В Березовке сильный гарнизон, надо торопиться! — забеспокоился Филя и поправил гранаты.

Смирнов молча рассматривал карту.

— Какое расстояние от леса до Березовки? — продолжал уточнять положение Кузяев.

— Два километра, — ответил вместо Мокиша Смирнов и покачал головой. — Близковато.

— Я и говорю, — горячо подхватил Филя. — В лесу долбануть надо!

— У немцев сейчас ушки на макушке. Все наготове. А мы еще только думу думаем, — хмуро возразил Кузяев. — Пускай себе едут.

— Жалко, товарищ комиссар, — высказался Мокиш. — Больно хорош обоз-то: оси гнутся. Добра столько.

— Далеко не уйдут, — успокоил Кузяев. Смирнов пристально взглянул на комиссара и, кажется, уловил его мысль, но ничего не сказал.

Когда они остались втроем — Кузяев, Смирнов и Филя, — Кузяев объяснил свою идею:

— Обоз наверняка направляется дальше Березовки. Не ночью, конечно: побоятся. Утром. Вот и встретить их при солнышке.

— И не в лесу, — подхватил Смирнов, — а в поле, где немцы меньше всего партизан ждут. Так, комиссар?

— Точно.

— Решено, — заключил Смирнов. — Ну-ка, прикинем, как это все сделать.

Он вытащил из планшетки карту и расстелил ее.

В два часа ночи двумя колоннами партизаны отправились в обход Березовки. Кузяеву было опять отказано непосредственно участвовать в операции.

— Пойми ты, Петр Иванович, без надобности это! — горячо убеждал Филя. — Ну, пальнешь разок-другой из своей пушки. Эка помощь! А станем отходить, только мешать будешь. Извини, но это ведь так?

— Не могу я за вашими спинами сидеть. Понимаешь, не могу! — говорил Кузяев.

Спор, как всегда в подобных случаях, решил Смирнов.

— А связь? — произнес он слова Кожара.

Против известной магической фразы Ильи Павловича Кожара не было у Кузяева никаких доводов. Не волен он был зря рисковать собственной головой, не имел права ставить под угрозу товарищей и связь с Большой землей.

Перед уходом Смирнов, обняв, сказал Кузяеву:

— Пойми, комиссар, ты свою долю уже внес в сегодняшнее дело. И немалую. Кто первый смекнул, как и что? Ты. Кто людей подготовил, рассказал все, дух поднял? Опять же ты.

Кузяев неловко высвободился из объятий.

Он знал, что уступает не в последний раз, и оттого злился и на самого себя, и на Филю со Смирновым, и на Кожара за его: «А связь?»

Этой же фразой, как щитом, Кузяев надежно защищался и от самого Кожара. Когда командир затевал разговор об отправке Кузяева за линию фронта: «Не могу я на твои мучения смотреть! Разве это протез? Щепки одни!» — Кузяев, кротко улыбаясь, выговаривал два слова: «А связь?»

И Кожар беспомощно разводил руками.

Судя по всем признакам, гитлеровцы напали на след дерзкого партизанского отряда. Операция по уничтожению большого обоза несомненно должна была ускорить карательную экспедицию. Оставаться на прежнем месте опасно. Решили перебазироваться в новый район.

Когда стихли шорохи и ночной лес поглотил почти весь отряд, возглавляемый Смирновым, Кузяев со штабом и тылами тоже выступил в путь.

К рассвету малочисленная группа Кузяева вышла в намеченный район и расположилась на отдых неподалеку от сожженного дотла белорусского селения.

Расседланные и стреноженные кони хрустели блеклыми остатками травы. Дальше, в глубине леса, начинались болота. Они не были обозначены на карте как непроходимые, но на лошадях пробраться через эти болота без проводника нечего было и думать. Место сбора выбрали не лучшим образом, но изменять что-либо было поздно, оставалось ждать подхода группы Смирнова.

Едва сняли с рогулек котлы с кашей и кипятком, погасили костры и прикрыли их свежим дерном, чтоб не дымили, как со стороны сожженной деревни раздались выстрелы.

Кузяев, наскоро пристегнув протез, заторопился к дозорным.

Впереди, как черный остров, обтекаемый серыми реками дорог, мертвенно лежал обожженный лесок. В длину и ширину он занимал метров сто — двести.

Неожиданно показался деревенский мальчуган. Он бежал прямо на дозорных. Увидев людей, мальчуган оторопел, но сразу разглядел красные ленты на фуражках и, жадно глотая воздух, испуганно заговорил:

— Немцы! Немцы идут! Третьего дня село наше спалили, а теперь на лес идут, партизан ищут!

— Много их? — спросил Кузяев.

— Много, дяденька! И оттуда идут, и прямо.

Выстрелы и автоматные очереди неслись отовсюду.

— Уходить болотом мелкими группами, лошадей бросить, — приказал Кузяев.

Другого выхода не было. День только начался, оружия мало, боеприпасов и вовсе ничего для боя.

— Сбор у прошлогодних землянок. Я остаюсь предупредить своих на случай засады. Остальным уходить немедленно.

Вместе с Кузяевым остался партизан по прозвищу Мокиш.

Через минуту бивак опустел, лишь покачивались и трещали кусты под копытами отпущенных на свободу лошадей.

Внезапно из орешника выступила медсестра Маша.

— И я с вами, Петр Иванович. А вдруг что?

Кузяев махнул рукой: «Оставайся!»

Стрельба быстро приближалась.

— Куда теперь, товарищ комиссар? — спросил Мокиш. Он был вооружен чешским карабином, такой же карабин имелся у Кузяева. У Маши, кроме санитарной сумки, ничего не было.

Кузяев, не ответив, направился в горелый лесок. Рядом с огромным земляным массивом он меньше всего походил на возможное партизанское убежище. Когда-то Вася Войцехович, усатый разведчик Ковпака, рассказывал Петру немало примеров партизанской хитрости: «Самое надежное укрытие, — говорил он, — немецкий паяльник. Под собственным носом они ни черта не видят». Кузяев решил отсидеться под носом у немцев.

Кузяев, Мокиш и Маша углубились в черный бурелом. Они залегли треугольником и стали наблюдать.

Вскоре стала слышна немецкая речь, топот, громыханье оружия. По обугленным стволам хлестнули автоматные очереди. На несколько минут шум остановился, потом начальственный голос что-то прокричал, и шум покатил дальше в лес.