Илья Миксон - Святое дело

Весь долгий день по дорогам проносились машины, ревел скот, угоняемый оккупантами в тыл. Под дулами автоматов вели женщин и детей. По выбоинам проезжали мотоциклы с колясками, на которых торчали ручные пулеметы.

Когда начало смеркаться, каратели стали выходить группами из леса. Слышались редкие команды. Солдаты, видимо, выдохлись, обессилели от безрезультатной погони за партизанами. Через час, построившись в ротные колонны, немцы ушли по дороге.

Переждав немного, Кузяев с товарищами вышли из горелого леса. Но только они это сделали, как донесся цокот копыт. Партизаны залегли у дороги.

Из-за поворота показалась большая группа людей. Рядом следовала нагруженная телега, поскрипывавшая под тяжестью груза.

У развилки неизвестные остановились.

— Сигналь! — раздался знакомый голос Смирнова. Но не успел прозвучать условный сигнал, как Кузяев уже поднялся во весь рост и, опираясь на карабин, вышел навстречу своим.

Смирнов благополучно обошел Березовку и километрах в десяти к западу от нее занял позиции по обе стороны тракта. Местность была открытой, слегка всхолмленной. На севере угадывался в утреннем тумане лес.

Партизаны отрыли небольшие окопы и тщательно замаскировались.

Смирнов, оглядываясь, прошелся по дороге и остался доволен: черное осеннее поле казалось безжизненным.

Ждать пришлось недолго: дальние дозоры передали условный сигнал: «Идет».

Обоз двигался медленно.

Вдруг заухали взрывы гранат, залились автоматы, захлопали винтовочные выстрелы.

Нападение произошло столь неожиданно и в таком не подходящем для засады месте, что фашистов охватила паника.

Огонь начался с севера, и фашисты, соскочив с повозок, бросились на южную сторону дороги. Здесь их встретила сосредоточенным огнем другая часть отряда.

Вскоре все было кончено. Загрузив одну подводу ценными трофеями: оружием, боеприпасами, продовольствием, — партизаны выпрягли уцелевших лошадей, подожгли обоз и поскакали к лесу.

Запутав следы, Смирнов направился в новый район для встречи с Кузяевым. Маршрут пролегал через землянки прошлогодней зимовки.

В отряде Кузяев сразу увидел партизан из своей группы. Они пробились к землянкам.

И снова отряд Смирнова и Кузяева продолжал свои лихие налеты. Как и прежде, операции разрабатывались совместно командиром и комиссаром, но на дело комиссару идти не дозволялось.

«А связь?»

Штаб 1-го Белорусского фронта нуждался в сведениях и данных «Сирени 316». Красная Армия приближалась к Гомелю.

Пошел второй год, как Петр ушел на войну. Второй год Аня не читала ни одной строчки, написанной его рукой. Как она жалела теперь, что в юности после пустячной ссоры сожгла все его письма.

Один раз в месяц незнакомый Романов аккуратно присылал денежный перевод. Это означало, что Петр жив. Иногда приходили открытки со штампом той же полевой почты: «Ваш муж жив-здоров, геройски сражается с коричневой чумой». И подпись — Романов.

После отъезда Петра Аня перебралась к матери в Городище. Учительствовала. Год спустя приехала в Москву, поступила в библиотечный институт. Жила в общежитии, в березовой роще на станции Левобережная.

Аня переписывалась с Надеждой Антоновной Ванявкиной. Та тоже ничего не знала о сыне. Но потом каким-то образом стало известно, что Толя и Петр партизанят в белорусском соединении командира по фамилии Кожар.

Приезжал в Тамбов капитан Савельев, заходил к Надежде Антоновне, успокоил: «Все в порядке». Савельев раза два написал Ане. Поддерживала она связь и с девчатами-комсомолками из Центрального района.

Только от Петра не было ни слова.

Парторг группы Надежда Михайловна, тоже солдатка, относилась к Ане с особенной теплотой, старалась отвлечь ее от тревожных мыслей, приглушить тоску.

В канун ноябрьского праздника студенческой компанией отправились в театр на спектакль «Давным-давно». Выехали сразу после обеда, чтобы побродить по Москве. Соседка по общежитию — у нее были дела — задержалась в институте и явилась ко второму звонку. Аня ждала ее с билетом у входа.

— Анечка! Тебе письмо.

У Ани на миг остановилось дыхание. Но обратный адрес успокоил. Писала тамбовская подружка Нина.

В пустынном фойе трижды коротко прозвенело, потускнел свет. Аня только успела прочесть первые строки:

«Анечка, родная, здравствуй!

Вчера была на собрании комсомольского актива. С докладом выступил секретарь обкома комсомола…»

— Есть новое? — спросила Надежда Михайловна.

— Кажется, нет, — вздохнула Аня.

Они взбежали наверх, пробрались в потемках на свои места в третьем ряду, у двери.

Дрогнул занавес, Аня оглянулась на красную надпись «Выход» и вдруг, поддавшись безотчетному тревожному сигналу, поднялась с кресла.

— Я сейчас, — и Аня выскользнула в полуоткрытую дверь, остановилась под матовым колпачком бра и развернула письмо.

«Анечка, родная, здравствуй!

Вчера была на собрании комсомольского актива. С докладом выступил секретарь обкома комсомола. Он говорил о героизме комсомольцев-тамбовчан на фронте. И он сказал… Анечка, родная, мужайся! Мне больно писать тебе об этом, но как я могу смолчать!

Анечка, родная, твой, наш Петя погиб, как…»

Матовый колпачок бра потемнел и стремительно поплыл вверх и в сторону…

Все, что было дальше, происходило для Ани в тусклом зыбком тумане.

Подхватила Надежда Михайловна, усадила на стул, разжала пальцы, высвободила письмо.

…Незнакомый голос, непонятные слова.

— Выпей, доченька. Не убивайся так сразу. Соседке моей тоже похоронную на мужа принесли, а через неделю сам заявился, живехонек, без руки только.

— Мало ли что бывает! А здесь ведь даже не официальное сообщение. Едем в ЦК Белоруссии, и все выяснится. Там, должно быть, известно. Это ошибка, поверь мне!

«Ошибка» — это она поняла. Ошибка! Его не могут убить, не смеют!

Дежурная по справочному бюро Центрального Комитета партии Белоруссии, внимательно выслушав Аню, задумалась, припоминая.

— Генерал Кожар, по-моему, еще не улетел. Позвоните в гостиницу «Москва».

Из гостиницы ответили: «Товарища Кожара сейчас нет».

Аня звонила непрерывно. В половине двенадцатого ночи Надежда Михайловна увезла ее в общежитие, уложила в постель. Аня подчинялась, как маленькая.

Она с трудом дождалась рассвета, спустилась в безлюдный вестибюль и уселась у столика с телефоном. Она смотрела то на черную трубку и диск с цифрами, то на квадратные электрические часы на стене. Минутная стрелка не вращалась плавно и незаметно, а перешагивала с одного деления на другое, но время от этого тянулось медленнее, чем на обычных часах: слишком велика была пауза между скачками.