Илья Миксон - Святое дело

Он еще раз искоса окинул взглядом лейтенанта. Почему сразу невзлюбил его? Даже не спросил, какое училище окончил. И имени его не знает. Кажется, Петр. Или Павел? А вот пригрозить уже успел: «Пеняйте на себя!» Как все нескладно получилось.

Ох, эти кадровики: перед самыми зачетными стрельбами сменить командира первого огневого взвода! Хорошо, если обойдется, а то ведь… Нет, Краснов, кажется, ничего. Сколько ему? Немногим больше двадцати. Одет аккуратно, с иголочки. Глянцевые сапоги. Гимнастерка, не успевшая выгореть под зноем и дождем. А пуговицы!..

Стрельцов осторожно опустил глаза на свою гимнастерку и с досадой подумал: «Нужно будет почистить, а то у какого-то безусого лейтенанта огнем горят, а у меня черт знает что, тусклые медяшки».

— Одобряю. Только лучше замаскируйте запасные ОП! — скупо похвалил.

«Одобряю» — первая и единственная благодарность, которую услышал лейтенант Краснов. О своей минутной запальчивости он не сожалел, но был озадачен переменой в отношении Стрельцова. И не мог объяснить причину внезапного расположения, равно как и открытую неприязнь, выказанную капитаном в первый день знакомства. Эта неприязнь особенно поразила его после дружеской беседы с командиром полка Родионовым.

Полковник, взяв его под руку, проводил к выходу, широко распахнул дверь и сказал: «Желаю успеха». И в голосе его прозвучало не только доброе пожелание, но и надежда.

«Ах как скверно получилось на марше! Глупо, несерьезно!.. Пора оформить карточки противотанкового огня. Да и маскировка!»

— Командиры орудий, ко мне!

…В палатку Краснов возвратился поздно. Неизвестные ему руки заботливо приготовили пухлый матрац из листьев и плащ-палатки. «Вот спасибо», — с благодарностью подумал он и быстро уснул.

Ночью его несколько раз вызывали к телефону. Капитан Стрельцов — сороковой — беспокоился, выставлены ли ночные посты, спрашивал, сколько подвезли боеприпасов, требовал, «чтобы к обеду выпустили боевой листок», и говорил многое такое, что лейтенант со сна и не понял: зачем это так срочно, ночью, понадобилось сороковому?

Лейтенант еще не знал, что если не спится сороковому, нет покоя и двадцатому.

Капитан Стрельцов обычно не мог спокойно спать в ночь перед боем. И хотя завтра предстояла очередная стрельба, а не настоящий бой, и облепленные грязью, усталые от быстрой ходьбы, но возбужденные радостью наступления посыльные не приносили из штаба ни плана артподготовки, ни координаты новых целей для огневых налетов со сказочными названиями «Меркурий», «Юпитер», «Лев», «Тигр», он чувствовал себя не менее беспокойно. Нетерпеливо ожидая, пока командир огневого взвода подойдет к телефону, капитан нервничал и сердился: «Как можно спать в такую ночь?»

Лишь незадолго до рассвета, когда сороковой, накрывшись одеялом и шинелью, уснул, получил покой и двадцатый. Но, как ни пытался, уже не мог спать: все думал и думал о первых днях своей офицерской службы. И пусть еще не совсем были понятны все плюсы и минусы, которые принесли самостоятельные шаги, безошибочно определил: быть командиром не просто. Даже командиром взвода.

К концу ночи стало прохладно и сыро. Холод забирался под шинель, заползал за ворот гимнастерки. «Нет, не уснуть!» — Он встал и выбрался из палатки.

В густой траве, пропитанной росой и туманом, сапоги стали мокрыми. Краснов вышел на узкую, проложенную ребристыми скатами тягачей и орудийных колес тропу и медленно пошел по ней.

Туман неохотно рассеивался, всплывал кверху и незаметно таял в розовеющем небе.

У запасных окопов Краснов остановился, залюбовавшись восходом солнца. В долине еще лежали бархатные тени, а вершины уже нежились в теплых оранжевых шапках.

На одной из дальних сопок вспыхнула расплавленным металлом небольшая золотистая дуга; выплавляя гладкий фиолетовый гребень, она быстро увеличивалась. Вот яркий диск плавно оторвался от земли. Ослепленные солнцем, ночные тени отползли к подножиям сопок, затаились в густых зарослях кустарника. Заискрились хрусталики росы на листьях и тонких стебельках. Будто выдыхая рыхлые остатки тумана, запари́ли вокруг орудийных окопов черные комья земли, выброшенные вчера сильными руками солдат.

Краснов, напрягая мышцы молодого тела, с хрустом потянулся и подставил лицо мягким теплым лучам, блаженно щурясь от яркого света.

— Как хорошо! — произнес вслух и улыбнулся нежданным стихам: «А солнце так раскалилось, что впору его ковать!»

Он услышал тяжелые шаги за спиной и оглянулся. Неуклюже размахивая длинными руками, к нему бежал Синюков. Пилотка после недавнего сна лежала на голове раздавленным пирожком, короткие полы расстегнутой шинели мешали. Не добежав метров десять, остановился и, запыхавшись, доложил, что лейтенанта срочно вызывают к телефону.

Краснов быстро зашагал к огневой позиции, на ходу коротко, но выразительно показав рукой на распахнутую шинель. Синюков, тяжело дыша, начал оправдываться.

— Застегните! — прервал лейтенант. — А бегаете вы плохо, спортом надо заниматься. Ну-ка, за мной!

Он с завидной быстротой и легкостью помчался по колее. Синюков тотчас отстал, и, когда, задыхаясь, приблизился к палаткам, оттуда уже выскакивали солдаты, занимали свои места в орудийных окопах.

В котлах походной кухни подернулась жиром рисовая каша с мясными консервами. Повара несколько раз разжигали топки, но, заслышав очередные выстрелы, гасили огонь. И когда с веселым шумом и перезвоном ложек в пустых котелках солдаты двинулись на завтрак, повара суетливо забегали вокруг двухколесных котлов, торопясь зажечь недавно залитые водой дрова.

В ожидании завтрака у небольшого костра сидели кружком солдаты, усердно чадили папиросами и, добродушно посмеиваясь, слушали одну из тех бесчисленных солдатских историй, в которых быль и выдумка переплелись так тесно, что немыслимо отделить их друг от друга. Это отлично знали и слушатели, но лишь показывали рассказчику согнутый палец, когда тот, увлекшись, особенно загибал.

— Приходит, значит, генерал в столовую и спрашивает: «Как, товарищи, сытно вас кормят? Или жалобы какие есть на поваров или там на прочих интендантов?» Тут поднимается один солдат и открыто заявляет: «Сытно, товарищ генерал, но не так, чтоб вкусно. Кормят нас безо всяких специй, а конкретно говоря, без применения лаврового листа».

Краснов без труда узнал ломкий тенорок Синюкова. Не желая перебивать его рассказ, остановился поодаль, глядя на улыбающиеся от заранее предвкушаемого удовольствия лица солдат.

— Так и сказал?!

Синюков бросил на недоверчивого взгляд, полный благородного сожаления, и спокойно продолжал:

— Тут, значит, вызывает генерал повара. «Почему, — говорит, — не кладете лавровый лист?» Повара даже в жар бросило. «От же народ, товарищ генерал! Сколько раз закладывал в котел, все понапрасну. Один перевод ценного продукта. Не едят они лавровый лист, весь в тарелках оставляют! А теперь еще жалуются!»