Илья Миксон - Святое дело

— Объявляю вам выговор, лейтенант!

Ярцев незаметно подмигнул — дескать, пустяки, счастливо отделался, — но Краснов не обратил на него внимания. Родионов не прощаясь покинул батарею. Юзовец и Стрельцов ушли вместе с ним.

Краснов, будто окаменев, продолжал стоять посреди комнаты.

Ярцев что-то сказал, но слова его не дошли до сознания.

— Ну что ты, в самом деле? Разве можно так переживать из-за какого-то выговора?! Тебя этак и на год не хватит, а служба вся впереди. Пойдем. — Ярцев подвел Краснова к вешалке, нахлобучил на него фуражку. — Одевайся. Заглянем сначала ко мне.

— Зачем? — спросил Краснов и потянул с вешалки свою шинель.

— Выпьем по маленькой и пойдем в столовую. Получил вчера от отца посылку. Редкость. Гвардии капитан!

— Какой капитан?

Ярцев рассмеялся:

— Святая простота! Коньяк четыре звездочки!

Краснов слабо улыбнулся.

— Ох, эта молодежь! — шутливо вздохнул Ярцев, расправляя Краснову воротник шинели. — Э-э, да она у тебя совершенно мокрая! У тебя что, нет плащ-накидки?

— Не получил еще.

— Говорил с Мошкаревым?

— С начальником ОВС [5] ОВС — обозно-вещевая служба. ? Говорил…

— Обещает к концу месяца?

Краснов удивленно взглянул на Ярцева.

— Откуда я знаю? Он всем так обещает. А придешь тридцатого, скажет: после первого, сейчас отчет. Ну ничего, я тебе помогу. На, надевай мою. Бери, бери!

— Спасибо, — проговорил Краснов, тронутый дружеской заботой.

Они вышли на крыльцо и остановились. С козырька ниспадала струящаяся бахрома; разбиваясь о каменные плиты ступеней, она белой пеной стекала на мокрую блестящую землю. Залитая водой впадина дороги пузырилась, как кипяток. Почерневшие деревья, покорно опустив ветви, шелестели поредевшей листвой.

— Н-да, — протянул Ярцев и свистнул.

Краснов отстегнул плащ-палатку.

— Это не выход. Надо придумать что-нибудь более рациональное. Подожди минуту. — Ярцев скрылся в помещении.

Вскоре он появился вместе с солдатом. Из-под густых черных бровей на Краснова взглянули серьезные, пытливые глаза.

— Только быстро, Шилко!

— Слухаюсь!

Солдат неторопливо подоткнул полы шинели под ремень и шагнул в дождь. Краснов проводил его долгим взглядом и не оборачиваясь тихо спросил:

— Куда он пошел?

Ярцев постукивал папиросой по портсигару.

— Ко мне на квартиру. Будешь курить?

Краснов молча сбросил с плеч плащ-палатку.

— Что ты? — опешил Ярцев. — Не беспокойся. Он пошел за моим спортивным чемоданчиком. Понимаешь, я собирался на тренировку и, к счастью, вложил в чемодан бутылочку. Ребят хотел угостить. Так что все нормально. Да куда же ты, Павел? Чудак!

Краснов спрыгнул с крыльца и быстро, почти бегом, зашагал по лужам. Лицо его горело от гнева.

Какая низость! «Рациональный выход». В дождь за коньяком… Солдат, конечно, не знает об этом. Но, вообще, разве он должен бегать на квартиру старшего лейтенанта за чемоданом? Не для того он стал солдатом. Солдатом, а не денщиком! Старший лейтенант. Какая… Что старший лейтенант? А он, лейтенант Краснов, лучше? Солдат побежал за коньяком не только для Ярцева. Оба хороши! А смолчал. Теперь расхрабрился, кулак в кармане показывает. Ах какой отчаянный!

До столовой оставалось всего несколько шагов, но Краснов свернул в сторону. Стыдно встретиться с товарищами.

Твердый мокрый воротник шинели больно тер затылок. Подворотничок противно облепил шею. Ноги скользили и чавкали в грязи.

И все это мокрое, липкое, скользкое доставляло злую мальчишескую радость: «Так тебе и надо!»

Все уже были в сборе. Стараясь ни на кого не смотреть, лейтенант Краснов пробрался между рядами к высокой голландской печке, именуемой солдатами «пароходной трубой». Он умышленно выбрал это место: оно показалось ему самым укромным — и ошибся. Сидеть пришлось боком, почти у всех на виду. Но пересаживаться уже было поздно: начали избирать президиум. Краснов наклонился, втянул голову в плечи, стараясь остаться незамеченным: только бы не его! А потом стало неприятно, что комсомольцы даже не вспомнили о нем. «Так оно и должно быть, — с горечью подумал. — Лейтенант, комсомолец, на третий день офицерской службы получил замечание от командира полка. Не успели приехать на зимние квартиры — выговор. И за что! За ложь. Какой позор!»

Нащупал в кармане сложенный листок бумаги, достал ее, развернул. «Тезисы выступления на комсомольском собрании». Вчера вечером просидел над ними часа полтора. А зачем? Куда уж ему выступать!

Нет, не так представлялись первые шаги службы в полку. Еще в поезде, простаивая целыми днями у окна, Краснов рисовал в своем воображении картины новой, офицерской жизни. Вот он приходит в свою батарею. Солдаты вскакивают с мест и отдают честь, а он, лейтенант Краснов, мягким жестом усаживает их и спокойно приговаривает: «Сидите, товарищи, сидите». Точно так, как делал начальник училища, генерал, Герой Советского Союза. Потом он видел себя на учениях. Его взвод выполняет ответственную задачу. И все было просто и ясно. Сознание того, что сбылась мечта, что он офицер, наполняло душу светлой радостью и гордостью. Но все вышла не так.

Краснов медленно, аккуратно оторвал узенькую полоску от листка с тезисами, туго свернул в трубочку и положил на колено; так же машинально оторвал вторую полоску, затем третью, четвертую и, казалось, весь ушел в работу. Маленькие бумажные трубочки послушно складывались в орнамент.

Да, все вышло не так…

Все, все погибло! Теперь уже не поправишь. Разве что в другом полку, на новом месте? Если бы все можно было начать заново!

Ага, вот сюда надо еще раз, два, три… семь трубочек. Орнамент усложнялся, рос. Гибкие пальцы лейтенанта задвигались быстрее.

Батарея отстрелялась тогда на «отлично». Капитан Стрельцов — врожденный артиллерист. Но из-за плохой отработки взаимозаменяемости орудийных номеров в первом огневом взводе общая оценка только удовлетворительная. Такой же результат и по стрельбе из личного оружия, и тоже по вине первого огневого взвода. Два солдата, Джутанбаев и Рябов, не выполнили упражнения. Докладчик, конечно, скажет об этом. Так и есть.

— Комсомольцы Рябов и Джутанбаев плохо стреляли из карабинов.

— Мишени экономили!

По рядам прокатился смешок. Краснов скосил глаза: кто это бросил реплику?

Синюков, конечно. Сидит с невозмутимым видом. А рядом с ним молчаливый, задумчивый ефрейтор. Как его фамилия? Какая-то душистая. Да-да, Фиалкин. Почему он ее никак не запомнит?

Фиалкин недавно вступил в комсомол. Сегодня, кажется, его первое комсомольское собрание. А где тот солдат, которого Ярцев посылал на квартиру?

Краснов осторожно огляделся. Взгляд его случайно встретился со взглядом Синюкова. Почему он так нагло и насмешливо смотрит на него? А за что солдат может уважать его? Наверное, разузнал уже обо всем. Шилко сам рассказал: Синюков со всеми в приятельских отношениях. Какой несчастливый день! Обрушились все беды, какие могут быть, и все на него, лейтенанта Краснова…