Илья Миксон - Святое дело

Выступающие критиковали Рябова и Джутанбаева, больше никого. Нет, не Рябова, не Джутанбаева, а лейтенанта Краснова. И он это отлично понимал. Лучше всех других понимал.

Джутанбаев беспокойно ерзал на скамье. Из-под насупленных бровей угрюмо смотрели на президиум зеленые щелочки глаз.

Рябов, худой, бледный, сидел не шевелясь. Неподвижно застывший взгляд его выражал отчужденность и безразличие.

— Не вижу рук, товарищи комсомольцы, — проговорил председатель. — А говорить есть о чем!

— Разрешите я…

Все повернулись на голос ефрейтора Фиалкина. Он стоял, переминаясь от волнения с ноги на ногу. Всеобщее внимание смутило его еще больше.

Председатель неторопливо повернул голову:

— Пожалуйста.

— Я вот, — начал, запинаясь, Фиалкин. — Я скажу…

— Пройдите сюда, товарищ, к трибуне.

Вконец смущенный, Фиалкин, цепляясь за ноги соседей, выбрался из своего угла и подошел к столу. Он несколько раз одернул сзади гимнастерку, но никак не мог заговорить. В комнате стояла тишина, и оттого ему было особенно трудно начать свою первую комсомольскую речь.

— Давай-давай! — подбодрил с места Синюков.

— Время идет, — сказал председатель и аккуратно расправил цепочку часов.

— Что? — не расслышал Фиалкин и, торопясь, заговорил: — Я вот… Я скажу о Джутанбаеве. Много его сегодня критиковали, за дело критиковали. Плохо он стреляет. Да только одно непонятно мне: что же предлагают товарищи? Как дело поправить?

Краснов поднял голову. В самом деле, на разные лады ругали отстающих, будто главное заключалось в том, чтобы проработать их.

— Помочь ему нужно. Вот что я думаю. И я сам обещаю. Вот. — Фиалкин умолк, еще раз одернул гимнастерку и вдруг закончил: — Согласен, Джутанбаев?

— Обязательно! — обрадовался тот и вскочил на ноги. Сразу стало шумно. Синюков зааплодировал. Его поддержали. Раздались голоса: «Правильно!», «Верно!». Фиалкин, сконфуженно улыбаясь, возвратился на свое место.

Председатель поднял руку:

— Спокойно, товарищи, спокойно. Слово предоставляется товарищу Ваганову.

Светловолосый волжанин с быстрым и энергичным взглядом после отъезда сержанта Журавлева на курсы младших лейтенантов стал командиром орудия. Говорил он всегда кратко, четко, по определению Синюкова, «короткими очередями».

— Выступление Фиалкина одобряю. Предлагаю поручить ему помочь Джутанбаеву. Фиалкин — стрелок отличный. Для учителя это главное, но не все. Только робеть нечего. Поможем. Теперь другой вопрос — взаимозаменяемость. Слабое это место в нашем огневом взводе.

Краснов наклонил голову еще ниже, смахнул бумажный орнамент в ладонь и засунул в карман.

Наконец собрание закрылось, но никто не ушел. Комсомольцы, разбившись на группы, заспорили, зашумели. Джутанбаев протиснулся к Фиалкину.

Краснов незаметно выбрался из комнаты. Вешалка в канцелярии была пуста. «Где же моя шинель? Вот новость!»

Он приоткрыл дверь и крикнул:

— Дежурный!

Гремя начищенными сапогами, подбежал солдат.

— Дневальный по батарее рядовой Шилко!

— Где дежурный? — спросил Краснов, глядя в сторону.

— В столовой, ужин заготавливает. Вы про шинель, товарищ лейтенант? Сейчас принесу.

Шилко скрылся в комнате для просушки обмундирования, единственной, где топили печи, и тотчас возвратился с шинелью.

— Немного пидсохла. А то вода текла, — Шилко показал рукой на пол, где еще темнело мокрое пятно.

Краснов смущенно поблагодарил.

— Разрешите идти?

— Идите, — тихо сказал Краснов. Скрипнула дверь, затихли шаги солдата, а он все еще стоял с шинелью в руках и смотрел на пятно под вешалкой.

Он медленно шагал домой, всецело поглощенный тягостными мыслями, и, услышав свою фамилию, не сразу понял, что его окликают.

— Краснов! — позвал кто-то. — Краснов!

В раскрытых дверях штаба полка стоял командир первой батареи капитан Панюгин, сменивший на дежурстве Стрельцова.

«Полковник вызывает», — мгновенно решил Краснов и подошел к дверям.

— Минут двадцать высматриваю, — сообщил Панюгин таким спокойным голосом, что трудно было поверить, что он действительно кого-то ждал и высматривал.

— У нас комсомольское собрание было, — почему-то оправдываясь, сказал Краснов.

— Прибыл новый начальник штаба в дивизион, — продолжал свое Панюгин. — Надо его устроить на ночь. У вас там не найдется места?

Сейчас Краснову хотелось побыть одному, но и отказать неудобно.

— Пожалуйста, — покорно согласился он, пригнув голову, будто подставляя плечи для очередной тяжелой ноши.

— Вот и хорошо, — равнодушно сказал Панюгин и ушел. Возвратился с высоким плечистым майором.

— Фролов, — густым баритоном представился майор и протянул руку. Он повернулся к капитану Панюгину: — Зря вы это затеяли. В казарме переночевал бы.

— Нет, нет, — Краснову стало неловко от своей неприветливости. — Ничуть не стесните. Наоборот…

— Наоборот? — улыбнулся майор. — Вдвоем просторнее? Ну раз так, пойдемте. Спасибо, капитан, извините за беспокойство.

Легко подхватив свой чемодан, он широко зашагал рядом с Красновым.

В доме еще не спали. Все окна ярко светились. Это удивило Краснова. Хозяин Иван Силантьевич, или, как его называли, дед Иван, обычно укладывался не позже десяти часов. Кроме того, он терпеть не мог, когда во всех комнатах одновременно светились лампочки. «Нечего зря уголь жечь», — недовольно бурчал дед Иван и щелкал выключателем.

Пятидворовка освещалась от небольшой теплоэлектростанции. Работала она до часу ночи. Топливом служил привозной уголь, и электроэнергия обходилась дорого. Так что жесткая экономия, насаждавшаяся в доме скуповатым хозяином, имела известные основания.

Краснов повернул щеколду и распахнул дверь.

— Что так поздно? — От деда Ивана пахло вином и нафталином. — А к нам Наденька приехала!

Внучка хозяев училась в Москве, лейтенант занимал ее комнату.

За праздничным столом сидела незнакомая девушка.

— К нашему столу! — пригласила хозяйка.

Офицеры поблагодарили, но отказались.

— Грех это, — сразу нахмурился дед Иван. — Обидите вы нас.

Пришлось принять приглашение. Умывшись, Краснов и Фролов присоединились к семейной компании.

— Перво-наперво — штрафную! — дед Иван поставил перед гостями высокие стопки. — «Столичная»! — он показал бутылку с красивой этикеткой. — Из самой Москвы! Или, может, не пьете? — И хитро засмеялся.

— Извините, но… — майор Фролов развел руками и улыбнулся. Улыбка у него была хорошая, открытая.

— Ну, тогда нашей, домашней! — дед Иван наполнил рюмку густой наливкой. — Удивление одно! — Дед Иван был навеселе и потому особенно разговорчив. — Фронтовик — и не пьет. Прошу — за приезд внучки! Э, да и я с вами! — Он налил себе водки: — Ваше здоровье!