Илья Миксон - Святое дело

На лицо Родионова набежала тень.

— Не той дорогой пошли, товарищ старший лейтенант. Плох тот солдат, который в своем стремлении стать генералом перестает быть солдатом!

Полковник ушел.

— Проглотил?

— Тебе какое дело? — раздраженно огрызнулся на Доливу Ярцев.

— Моя хата, конечно, с краю. Но суть в том, что в той хате и ты проживаешь.

— Какие мудрые мысли! — иронически воскликнул Ярцев. — Обтесали тебя на курсах.

— Подучился малость.

— Знаешь теперь, кто такой Стендаль? — Ярцев с деланным весельем расхохотался и пояснил Краснову: — Я как-то спросил его: «Читал «Пармский монастырь»?» А он: «Не люблю монашек и книг таких не читаю!»

Долива тоже засмеялся.

— Купил он меня тогда. Я и в самом деле полагал, что это о монашках. Потом-то прочел. Хорошая книга. И «Красное и черное», и «Итальянские хроники». Да не «Пармский монастырь», а «Пармская обитель»!

— Разные есть переводы, — ответил Ярцев. — Не в этом главное. Но не знать, кто такой Стендаль!

— Не у всех же такие универсальные познания, как у тебя.

— Да, Володя у нас ходячая энциклопедия, — улыбнулся Краснов.

— Какая там энциклопедия! — запальчиво воскликнул Долива, и черное крыло волос упало на глаза. — Краткий словарь иностранных слов! Нахватался верхушек и щеголяет: «Собака на сене»? Лопе де Вега? О да! Здорово сделано. Шедевр мировой драматургии!»

Долива так удачно скопировал голос и манеры Ярцева, и получилось это столь неожиданно, что Краснов рассмеялся:

— Вот где зарыта собака!

— А ты знаешь, откуда эта поговорка пошла? — спросил уязвленный Ярцев.

— Откуда? — живо заинтересовался Долива.

— Могу рассказать, — снисходительно произнес Ярцев.

— Расскажи, только не ломайся!

Ярцев на миг задумался и, медленно покачиваясь на скрипучем стуле, заговорил:

— У Сигизмунда Второго была собака. В одном из жарких сражений она спасла своему повелителю жизнь. Когда знаменитый пес закончил свое бренное существование, благодарный хозяин похоронил его у стены своего замка и сделал надгробную надпись. Через много лет в результате пожара стена обрушилась и памятник исчез. Вот приезжие всегда и спрашивали: «Где зарыта собака?» — И, довольный, что сумел блеснуть эрудицией, в небрежной позе развалился на стуле.

— Я другое толкование слышал, — заметил Краснов.

— Не знаю, — отпарировал Ярцев. — Возможно, мне изменила память, но сомневаюсь.

— Черт с ней! — воскликнул Долива. — Мне так все равно, чья собака была. А вот куда ты свою шинель генеральскую зароешь?

Вечером офицеров созвали на читку приказов. Ярцев тихо психовал: ждал взыскания. Но опасения оказались напрасными. А у Краснова гора с плеч — командир полка снял с него выговор. Наконец-то!

Надевая шинель, Краснов услышал голос майора Фролова:

— Среди офицеров много таких, у кого можно поучиться.

— Например? — спросил Стрельцов.

— Например, у капитана Панюгина.

— У Панюгина?! Ну и что вы хорошего у него заметили, товарищ майор? — скептически улыбнулся Стрельцов, переходя на официальный тон.

— А вы сами сходите к нему в батарею и сравните порядок у них и у себя. Завтра же.

— Обмен опытом в добровольно-принудительном порядке?

— В приказном, — сухо поправил майор.

Стрельцов хотел было что-то сказать, но сдержался и, стремясь сгладить неприятное впечатление, которое произвел на окружающих его разговор с Фроловым, деланно бодрым голосом пригласил Краснова к себе домой ужинать:

— Ты ведь сегодня именинник, Павел.

На улице к ним присоединился Иван Павлович. С полковым врачом Стрельцов дружил. Их объединяло не только жилье. Оба были одинокими. Стрельцов много лет мечтал о встрече с любимой девушкой. Иван Павлович тосковал по жене и ребенку, которые жили в Москве и по неизвестным Краснову причинам никак не могли приехать в Пятидворовку…

— Чем гостя угощать будем? — спросил Стрельцов.

— Холостяка-то накормим, — ответил Иван Павлович. — А вот как мы твою Нину встретим?

— Едет? — не удержался от вопроса Краснов.

— Должна как будто…

Смущение никак не шло к высокой, крепкой фигуре Стрельцова.

Иван Павлович беззвучно рассмеялся.

— Как будто! Вчера уже документы выслал на проезд!

— А вы почему не забираете свою жену? — спросил Ивана Павловича Краснов и тут же пожалел о своей бестактности.

Иван Павлович, покашливая, нервно поправил очки.

— Образование не позволяет, — с каким-то озлоблением и обидой за друга ответил Стрельцов. — Не жена, а адрес для денежных переводов!

— Довольно, Сергей…

— Что довольно? Сколько лет, как война окончилась, а твоя Лилия Валерьяновна все никак не простится с Первой Мещанской!

— Довольно, Сергей. Прошу тебя.

— Мне за тебя обидно!

— Верю, но… сменим тему.

Остаток пути шли молча.

Дня через два, проверяя санитарное состояние казарменных помещений, Круглов обнаружил за оружейной пирамидой паутину. Стрельцов побагровел от стыда и тут же наложил взыскание на старшину, дежурного и обоих дневальных. Круглов увел друга в канцелярию.

— На что это похоже, Сергей? Разошелся, как старый фельдфебель! Только зуботычин недоставало. Выговор, арест, наряды вне очереди! Куда это, в самом деле, годится?

— Здесь командую я и мой приказ никто не имеет права отменить, даже полковой врач!

Иван Павлович пожал плечами:

— Я тебе как другу говорю, наконец, как коммунист коммунисту, а ты…

— Закончим этот разговор! Ваши медицинские указания будут учтены, товарищ капитан медицинской службы. В этом можете быть уверены. Остальное пускай вас не волнует. Все!

— Погоди, разговор не окончен.

— Жаловаться пойдешь к начальнику? — усмехнулся Стрельцов.

— Незачем. Сами справимся.

— Кто это «сами»?

— Партийная организация.

Стрельцов помрачнел, на скулах нервно заходили желваки.

— Ты это брось, Иван Павлович. Партбюро не имеет права обсуждать приказы командира. Не пугай, не из трусливых!

— И не думаю, — уже спокойно ответил Круглов. — Пугать не собираюсь и приказы твои критиковать не буду. А вот о стиле твоей работы, о тебе как офицере-коммунисте скажу. И предупреждаю — резко скажу!

— Ну что ж. Давай, друг, крой Стрельцова. Вот, кстати, и начальство явилось.

— Что за сыр-бор у вас? — спросил майор Фролов, здороваясь.

Иван Павлович не ответил, огорчился вконец и ушел.

— Что у вас произошло? — настойчиво переспросил Фролов.

— Проработкой грозит. Не нравится ему, видишь ли, стиль моей работы!

— В этом он прав, зря обижаешься. Ты очень изменился, Сергей. Давно хочу сказать… Изменился ты.

— Постарел?

— Нет, не то. К людям изменился. На фронте я знал тебя другим человеком. Мягче, что ли, к людям внимательнее — даже не пойму.