Илья Миксон - Святое дело

— Нина…

После он не мог понять, чем Зоя казалась похожей на его любовь. Просто в его душе царил единственный девичий образ, и он убедил себя в том, что в трудную минуту с ним может быть только она, Нина.

Зоя была старше на пять лет, с мужем она разошлась еще до войны. Трудно сказать, что привлекало ее, умную, рассудительную женщину, в молодом лейтенанте.

Стрельцов скоро оправился от ранения. На одной из прогулок они набрели на заброшенную лесную сторожку. Накрыв подсохшие ветки своей шинелью, Зоя опустилась на топчан и робко, выжидающе посмотрела на Стрельцова. А он подсел к зеленоватому от лунного света окошку и вдруг заговорил о Нине. Все, что столько лет носил в себе, что переполняло его душу, было высказано в пахнущей прелью сторожке. Сергей припомнил все маленькие события, которые для него были полны особого смысла и значения. Пугливые мимолетные встречи на переменах в школе, глупые мальчишеские записки, на которые Нина никогда не отвечала, ссоры по пустякам, танцы в день открытия парка; вспомнил, как он стряхивал снежинки с ее воротника в новогоднюю ночь и увидел совсем рядом ее глаза; вспомнил последнее рукопожатие.

Он говорил и говорил, не замечая ни времени, ни торопливых слезинок на Зоиных щеках.

Шурша, посыпались с топчана листья, и в тот же миг мягкие руки охватили его шею и горячие губы прижались к его губам. Стрельцов не успел опомниться, как Зоя метнулась к дверям.

— Зоя! Зоя!

Сергей постоял немного, вслушиваясь в зябкий трепет обнаженных деревьев, потом опустился на прежнее место у маленького оконца и так просидел до рассвета…

Ответ Нине напоминал исповедь в ту осеннюю ночь в заброшенной лесной сторожке.

Потом Стрельцову пришла мысль выслать деньги: он понимал, что жилось ей нелегко. Осторожно, боясь оскорбить жалостью, предложил дружескую помощь и перевел тысячу рублей.

В апреле его отправили в глубокий тыл. Ранение было тяжелым — осколок перебил кость левой ноги. Стрельцов пролежал в госпитале три месяца. Переписка вновь нарушилась. Перед тем как выписаться, он получил из полка два Нининых письма и денежный перевод на тысячу рублей. В одном из писем Нина упрекнула его в долгом молчании и высказала предположение, что теперь, после войны, Сергею не до нее… Он решил написать уже с нового места, но прошло немало времени, пока добрался до родного полка, в Пятидворовку, и послал телеграмму и письмо. Безрезультатно. Тогда Стрельцов обиделся и замолчал.

Через полтора года он поехал на родину в первый послевоенный отпуск. Ночь приезда врезалась в память так глубоко, что он помнил каждую мелочь, каждую деталь.

…Поезд приближался к станции. В вагоне засуетились. Стрельцов продолжал лежать на своей полке, ничего не укладывая и не собирая, хотя нужно было выходить. Именно нужно: он не хотел идти в этот город. Родных не было. А та, с которой он прощался семь лет назад, наверное, вышла замуж. Его никто не ждал здесь.

Замелькали огни, пробивая туман ночи.

Поезд устало зашипел тормозами, остановился.

Стрельцов медленно слез с полки, свернул плащ-палатку. Новый пассажир в пальто с измятыми плечами, поспешив занять место, больно толкнул чемоданом и быстро, привычно извинился. Стрельцов смолчал и, пробравшись к выходу, сошел на перрон.

Так же бегали люди с чемоданами и узлами, так же громыхали тележки с багажом, станционный диктор, растягивая слова, сообщал, где расположена камера хранения.

Все было так же, как семь лет назад, но самого вокзала не было, а на месте, где он стоял, зеленели газоны, огороженные низеньким заборчиком. Немного в стороне высились леса стройки нового здания.

Он невольно подумал, что у него тоже на первый взгляд все в порядке, по-старому хорошо и обычно, но основное нужно начинать заново, на другом месте.

Чемодан в руке стал тяжелеть, и диктор опять напомнил о камере хранения. Стрельцов сдал вещи и вышел в город.

Толпа пассажиров штурмовала дежурный трамвай. Нина жила далеко за центром, но ему незачем было туда ехать…

Разве так представлялось на фронте возвращение домой!..

Два патрульных солдата, шедших навстречу, отчеканивая шаг, вскинули к пилоткам руки.

Стрельцов привычно козырнул и пошел дальше. Он разглядывал мертвые дома, вспоминал, что в них было до войны. Центр города был очень разрушен. От красивого здания театра осталась груда развалин, покрытая кирпичной пылью. Граненая колонна, до половины раздавленная глыбами обломков, одиноко высилась над площадью. В этом театре они смотрели с Ниной «Правду» Корнейчука. Они впервые были вдвоем, и он, стараясь держаться солидно, угощал Нину мороженым. Как это было давно!..

Утро застало Стрельцова далеко за городом, у небольшого домика, который, казалось, с трудом раздвинув частые ветви высокой сирени, протиснулся к дороге.

«Как все разрослось…» До войны он сажал тоненькие прутики вместе с Ниной. Много воды утекло с тех пор. Вот стоит он, капитан Стрельцов, который семь лет назад, мальчишкой в вельветовой куртке, прощался с девушкой. Он уехал и все эти долгие трудные годы помнил о ней. А ее нет. Да если бы и была…

Зачем он здесь? Кто его ждет?

На улице появились прохожие. Они с любопытством оглядывали высокого офицера, в нерешительности стоявшего у дома. Стрельцов медленно повернулся и пошел прочь.

Вдруг позади со стуком распахнулось окно. Стрельцов, как будто его пронизало током, резко повернулся: навалившись на подоконник, Нина во всю ширь растворяла окна. Не отдавая себе отчета, он рванулся к калитке.

…Они решили тогда, что Нина окончит институт и приедет к нему.

И вот пошел уже третий год, а ее все нет.

«Может быть, она заболела?» — эта тревожная и простая мысль впервые пришла на ум. Он торопливо оделся и пошел на почту. На полпути его встретил Ярцев.

— Вам! Только что принесли! Извините, но я прочел. «Двадцатого выезжаю хабаровским»!

Стрельцов подбежал к столбу и при свете фонаря несколько раз перечел телеграмму — три слова, которые ждал девять лет.

…Через неделю в тесную холостяцкую квартирку Краснова и Ярцева без стука влетел капитан Стрельцов.

— Павел! — закричал с порога, но, увидев Ярцева, круто сменил тон. — Одевайтесь, лейтенант, поедете со мной на станцию!

— Что случилось? — встревожился Краснов.

— Объясню по дороге!

У крыльца ждала командирская «эмка».

— Вперед! — крикнул Стрельцов и откинулся на спинку сиденья. — Ну, Павел, еду встречать!

— Догадываюсь. В Хабаровск?

— Конечно! Батя отпустил. — Стрельцов переложил туго набитую полевую сумку.

— Зачем вы столько книг набрали?

— Конспект нужно составить. У меня хуже, чем у Чацкого: он с корабля — на бал, а мне с поезда — на занятия. Сбор сержантов начинается. Дал слово Юзовцу, что не подведу. Ты не сердишься на меня?