Георгий Марягин - Стратег и зодчий

Чичерин пытался проанализировать поступки Троцкого и не мог найти причин, побудивших наркома на переговорах с немцами признать националистическую Раду, отказаться от заключения мира, когда его можно было подписать с более выгодными условиями. Это объяснялось только одним — Троцкий не отказался от своей разбитой Лениным идеи Соединенных Штатов Европы. Жизнь в Англии, частые поездки в другие страны убедили Чичерина, что до революционных взрывов в этих странах далеко.

— Опять задумались, Георгий Васильевич, — обратился к Чичерину Петровский.

— Думаю о прошлом, настоящем и будущем.

— А что же думать? Настоящее нужно делать, о хорошем прошлом вспоминать, а о будущем мечтать, — сказал Петровский. — Жизнь прекрасна тем, что у людей есть будущее.

— Какое будущее у страны, пришедшей к такому похабному миру? — заметил вошедший в купе Иоффе. — Представляю, что могут еще навязать нам немцы, когда мы приедем в Брест. Нам не нужно заключать мир. Несомненно, в Германии скоро вспыхнет революция. Это будет началом всеевропейского социального катаклизма…

— Что делать. Нужен мир. Владимир Ильич чувствует, чем народ живет. Передохнем, наберемся сил. Всех война измотала.

— Эти несколько часов, проведенных в поезде, окончательно убедили меня в том, что Россия воевать сейчас не в состоянии. Армия развалилась, — поддержал Петровского Чичерин.

— Дела плохи, — подойдя вместе с Сокольниковым, сообщил Карахан. Они были с ног до головы в снежной пыли. — Ехать дальше не можем. Взорван мост. Немцы знают, что мы вблизи Пскова, но делают вид, черт их возьми, что им ничего не известно. Нужно телеграфировать Совнаркому просьбу известить германское командование о прибытии делегации в Новоселье, пусть приедут за нами. Нам неудобно выгружаться из поезда, посылать в расположение немцев парламентеров, идти пешком. Это позор!

— Думаю, что более логично, — посоветовал Чичерин, — известить с нарочным немецкое командование в Пскове.

— Видите ли, Георгий Васильевич, — желчно возразил Сокольников, — нам хорошо известны случаи издевательского отношения к делегациям и послам народным во все времена. Мы все-таки телеграфируем Совнаркому.

— Я бы такой телеграммы не посылал, — сказал Чичерин, — она будет свидетельствовать о колебаниях делегации. Я лично не колеблюсь, я подпишу любой договор. Ленин прав: армии нет. Фразами не воюют. Всем, кто спорил с Лениным, пора признать, что мы не знали состояния армии. — Чичерин, обычно даже во время публичных выступлений не напрягавший голоса, говорил сейчас резко, громко.

Сокольников переглянулся с Иоффе:

— Я это предвидел. Если бы ЦК не обязал, никогда бы не поехал подписывать этот позорный договор. К тому же, кажется, предстоит унизительное путешествие по шпалам. Отправим телеграмму и будем ждать ответа Ленина. Как там, в Питере, расценят ее, меня не тревожит.

В комнату, затянутую табачным дымом, вошел, широко распахнув дверь, полный, по-юношески розовощекий доцент Семковский.

— Друзья, в такой атмосфере вязнут мысли, откройте форточки, — просяще обратился он к меньшевикам, окружившим Мартова, — ведь вы же врач, — он посмотрел на Дана, — поясните, что никотин убивает инициативу, свежесть восприятия… Помилуйте, сколько мы будем заседать… Четыре дня подряд заседаем. Сегодня хотел немного потрудиться. Опять заседание. Срочное. Что случилось? Что могло произойти за восемь часов?

— Сегодня история движется с секундной стрелкой, — многозначительно оказал Мартов. — Случилось то, что должно было случиться! То, что я предвидел. — Мартов, выходя на середину комнаты, красноречивым жестом рассек воздух и воскликнул: — У «беков» раскол, друзья! Самый настоящий раскол, какой нужно было ожидать, к какому они шли.

— О каком расколе речь, Юлий Осипович? — насторожился Абрамович.

— О расколе внутри большевистского крыла. — Мартов никогда не называл организацию большевиков партией.

— Что, собственно, произошло? — пробасил хмурый, академически спокойный Мартынов.

— Вчера, двадцать четвертого февраля, — вещал Мартов, — Московский комитет большевиков вынес решение протестовать против действий Ленина и его единомышленников. Мне передали резолюцию Московского комитета. Она в комментариях не нуждается. Областное бюро выразило недоверие Центральному Комитету, отказалось подчиняться его постановлениям. Вы только послушайте: «Московское областное бюро находит едва ли устранимым раскол партии в ближайшее время, причем ставит своей задачей служить объединению всех последовательных революционных коммунистических элементов, борющихся… против сторонников заключения сепаратного мира».

Мартов закашлялся. Он никак не мог пересилить кашель и, передавая листок с резолюцией Дану, взглядом попросил его читать дальше, сам сел за стол.

— «В интересах международной революции мы считаем целесообразным идти на возможность утраты Советской власти, — читал Дан, смакуя слова, — становящейся теперь чисто формальной».

— Можно дальше не читать, — прервал Дана Мартов. — Пришла пора действовать! Нужно протянуть руки товарищам из Московского комитета и немедленно начать переговоры об объединении всех социал-демократов.

— Мы подготовим партию к решительному бою, — раскачиваясь, заговорил долговязый Абрамович. — Бой дадим на съезде Советов. Мы вооружим наших делегатов железными наказами, пусть на съезд приедут те, кто умеет и готов защищать наши идеи. На съезде должны быть не статистические единицы, а люди живого ума и сильной воли.

— Что вы предлагаете? — оборвал Абрамовича Мартынов.

— Сейчас же послать в Москву группу ЦК.

— А самим сидеть и наблюдать здесь, в этом якобинском логове. — Мартынов начал кричать на подавшего реплику, как учитель на провинившегося школьника. — Мы должны переехать в Москву и там создать свой ВРК. Противника бьют его оружием, в Москве по-иному встретят нас. Смотрите, что делают другие партии. Правые эсеры уже перебрались в Москву, в города Поволжья. Они готовят декларацию в защиту Учредительного собрания.

— Эсерам уже никто не верит, — усмехнулся Мартов. — Они обманули крестьян с разделом земли.

— Но нам нельзя отстраняться от них, — сказал Мартынов. — Коалиционное правительство — вот единственный выход из создавшегося положения. Нам нужно изобличать не эсеров, а большевиков ленинского толка. На съезде Советов мы потребуем пересмотра мандатов. Солдатских депутатов не может быть — сами же большевики утверждают, что армии нет, она разбежалась. Они ее демобилизовали. От кого же они избрали депутатов?

— Солдатских депутатов опасно трогать. Солдаты — это крестьяне, — осторожно сказал Дан.