Георгий Марягин - Стратег и зодчий

В комнату вошел пожилой солдат.

— Вас просят принять участие в расширенном президиуме Центрального Исполнительного Комитета, — сказал он.

— Кого? — спросил Владимир Дмитриевич.

— Всех генералов.

Крупская, приоткрыв дверь приемной Ленина, встретилась с взглядом одного из секретарей Совнаркома Марии Николаевны Скрыпник.

Увидев Крупскую, Скрыпник живо кивнула головой и одними губами сообщила: «Приехал», и добавила, показав рукой на кабинет: «Сейчас там».

Крупская поняла — прибыл дипломатический курьер. Ночью и утром Ленин часто звонил в Наркоминдел Чичерину, узнавал, есть ли сообщения от дипкурьера, посланного к генералу Гофману с письменным сообщением, что Советское правительство согласно заключить мир на условиях, предъявленных Германией.

Крупская торопливо подошла к столу Скрыпник. Мария Николаевна поднялась и, пожимая руку, шепотом стала рассказывать:

— Курьер приехал час назад с Чичериным. Сейчас у Владимира Ильича кроме них Свердлов и Троцкий. Теперь…

В комнату вошел невысокого роста, с короткой бородой пожилой военный в генеральском мундире со споротыми погонами.

— Михаил Дмитриевич, сейчас Владимир Ильич очень занят. Я вам сообщу, когда освободится, — сказала ему Скрыпник.

Военный оставил телеграммы и удалился.

Дверь кабинета открылась. Свердлов молча пожал руку Крупской, снял с вешалки кожанку, накинул ее на плечи, вышел из приемной. Вслед за ним, как всегда не спеша, ни на кого не глядя, проследовал Троцкий. Потом появился Чичерин с дипкурьером. Чичерин выглядел нездоровым. Он остановился в приемной, поклонился Крупской и Скрыпник и, нажав на ручку двери, пропустил впереди себя курьера.

— Добейтесь, Николай Петрович, разговора с Антоновым-Овсеенко, — стоя у раскрытой двери кабинета, приказывал Ленин Горбунову. — Передайте, что Ростов должен быть взят сегодня. Если не удастся переговорить, отправьте приказ по телеграфу.

Ленин вышел из кабинета, взял со стола Скрыпник лист бумаги, набросал текст телеграммы.

— Потом вызовите Воронеж и Курск. И еще: найдите и подготовьте помещение для военного отдела Наркомата транспорта… Я буду на заседании ЦК… Пойдем, Надя.

— Курьер привез договор, — подходя к квартире, сказал Ленин. — Сейчас Свердлов собирает ЦК. Познакомимся с новыми условиями.

— Новыми?

— Да, новыми, Надя, новыми, — отрывисто сказал Ленин, — сейчас расскажу.

Ленин помог Крупской снять пальто, затем подвел ее к дивану, молча подождал, когда она сядет, потом рывком взял стул и, опершись на него руками, стал рассказывать о требованиях германского правительства отдать Прибалтику, Польшу, значительную часть Белоруссии, о финансовых исках. Он перечислял пункт за пунктом с ожесточением сильного человека, застигнутого врасплох вооруженным бандитом.

— Вот, Надя, во что обходится фрондерство и игра фразами. — Ленин опустился на стул. — Я за принятие этих условий. Нам нечем сопротивляться. Отряды под Псковом и Нарвой сражаются героически. Но они слабы, разрозненны. Им трудно сдерживать напор немецких войск. Старая армия воевать не будет, а новая пока на бумаге… Нужно подписывать мирный договор!

— А если «левые» снова? — спросила Крупская.

— Я предъявлю ультиматум. Выйду из такого ЦК и Совнаркома. Партия должна выполнить волю народа — заключить мир. В предательстве революции я участвовать не буду. — Лицо Ленина побелело от волнения. — Уйти из ЦК не значит уйти из партии. Мы должны добиться мира любой ценой.

Зазвонил телефон. Ленин снял трубку?

— Все собрались, Яков Михайлович? Нет Бухарина и Зиновьева? Без них не начнем… Я приду немедленно, как появятся они. Пока выпью стакан чаю.

Крупская извлекла из толстого стеганого одеяла чайник.

— Теплый, Володя. Я подогрею.

— Не надо. Зиновьев и Бухарин могут сейчас приехать. Дорога каждая минута. Завтра в семь утра мы должны радировать немцам наше решение.

Вечером 24 февраля из Петрограда в Брест-Литовск отправился поезд с делегацией, получившей полномочия заключить мирный договор на условиях, предложенных германским правительством. Делегацию возглавил Сокольников, в нее вошли Чичерин, нарком внутренних дел Петровский, советские дипломаты Карахан, Иоффе, левый эсер Алексеев.

Чичерин приехал на вокзал после беседы с Лениным. Ленин лично ему поручил обязательно подписать договор. Он предупредил, что Сокольников и Иоффе едут только потому, что ЦК обязал их выехать в Брест-Литовск после явно выраженного нежелания участвовать в работе делегации.

В вагоне, отведенном для дипломатов, были уже все члены делегации. Сокольников встретил Чичерина официально, предложил занять место в купе рядом с Петровским.

Чичерин лег на диван сразу, как только тронулся поезд. Попытался уснуть, но не мог, сказалась не только привычка работать ночью, но и бурные события прошедших суток. Нервы взвинтились до предела.

Чичерин стал перечитывать дневные газеты. Заголовок передовой в «Правде» — «Несчастный мир» заставил его вернуться к ожесточенным дебатам последних дней.

Он просматривал полосы газеты, набранные огромными шрифтами фразы протестов против мира, визгливые призывы меньшевиков, злые пророчества эсеров, их наглые заявления о том, что большевикам нужно уйти из правительства. На все накладывались сцены прошедших суток. Они чередовались с происходившим в предыдущие дни, вспомнились слова Троцкого: «Для того чтобы держать весь мир в напряжении, можно было бы сдать Москву, Питер, и мы были бы не в плохой роли». Троцкий снова позировал. Память воскрешала одну за другой тревожные картины минувшей ночи.

Ночи, в которой ярко проявилась титаническая воля Ленина, его авторитет среди людей труда, его неиссякаемое желание высвободить страну из кровавой бойни…

Чичерин пришел в Таврический дворец, зная, что только после ультиматума Ленина ЦК принял решение заключить мир.

На совещании фракций большевиков и левых эсеров депутатов ВЦИКа Чичерин негодовал, наблюдая, как большинство левых эсеров и «левых коммунистов» упорно не желали согласиться с неопровержимыми доводами Ленина.

Память включала, как ленту хроники, картины бесед Ленина с членами фракции большевиков. Особенно ярко запечатлела она продолжительную беседу Ленина с Бухариным.

На эти картины накладывалась другая. Огромный зал Таврического дворца, ярко освещенный, забитый людьми. Чичерин снова слышал выступление Мартова, главы левоэсеровской фракции Штейнберга. И в памяти, как отлитые из звонкого металла, звучали слова Ленина. Он фактами состояния армии доказал, что Россия не может вести войну, призывал добиться передышки. Он призывал «левых коммунистов», ставших рабами пышных фраз, быть реалистами. Он разоблачил Бухарина, Рязанова, меньшевика Мартова, левых эсеров Штейнберга, Камкова так, что от их доводов не осталось ничего, кроме красивых фраз.