Владимир Кудинов - Сполохи

Был седьмой час вечера, но Алексей почувствовал, что взмок. Снял очки, протер платком запотевшие стекла. Хозяину тоже было жарковато, хотя, заметил Алексей, непонятно почему он пододевал голубые подштанники. Старческие причуды, может… Пес смирно лежал напротив скамьи, следил за беседующими. Время от времени лениво поднимал голову и пытался схватить жужжащую над ним муху.

— Мы пустим одинокого мужчину, я еще раз предупреждаю, — сказал старичок.

— У меня только два чемодана.

Алексей не задумывался над существом вопросов, обилие и вздорность которых начинали его раздражать. Он слышал, что с маленькими детьми пускают неохотно, и, чтоб не усложнять разговора, свести его к минимуму, разрешил себе эту полуправду. В конце концов сейчас он действительно был один и целый год будет один, и какая разница этому дедку, женат он или нет, как зовут его детей и как часто он пишет домой письма. Больше того, появилось и росло неясное гаденькое желание сдерзить, сказать что-нибудь наперекор.

Ну да, Красоткин. Фамилия легкомысленная, сам понимаю, но это в общем-то ни о чем не говорит, хотя я встречал в моей жизни коротышку по фамилии Маленький, а один из сильнейших фехтовальщиков страны — Кровопусков…

Геолог. Я тоже это говорил…

Учился в Москве. Если угодно — геолог-петрограф…

Петергоф — это из другой оперы, из «Клуба кинопутешествий»…

Специализируюсь по осадочным породам. Но это вовсе не значит, что ничего не смыслю в магматических или метаморфических…

Хозяин улыбался, кивал, и казалось, что его вполне устраивают насмешливые ответы Алексея, что других он и не ждет. И делал вид, старый пень, что разбирается. Наверно, следовало кончать эту комедь, подняться и уйти, но хозяин попросил вдруг маленько обождать и с неожиданной прытью, бочком, одно плечо выше другого, побежал в дом. Прибрать, может, что-нибудь с дороги, смахнуть пыль в сдаваемой комнате.

Дом был добротный, кирпичный, строился на века, сад ухожен, под деревьями на аккуратных грядках цвела клубника, произрастала всякая зелень, множество цветов (рынок близко: три рубля букет, догадался Алексей. Выгоднее даже ранних помидоров, не то что картошки), по тропке от торчащей из земли дюймовой трубы тянулся поливочный шланг. Между сараем и гаражом на веревке сохло белье — давно высохло, покосился Алексей, — женское, простое, на формы нэпманской торговки бубликами, среди которого одиноко болтались линялые трикотажные кальсоны и узкие, но длинные сатиновые трусы — самого хозяина, наверно.

Хозяин наконец вернулся, и по блеску глаз, благости на лице, некоторой утрате координации движений Алексей догадался, зачем тот бегал в дом.

— Что же не покажете комнату? — раздражаясь, спросил Алексей.

— Да это не тут, — простодушно сказал хозяин, — насчет комнаты, я думаю, условий, я думаю, мы договоримся. Потом… — И махнул рукой. — А на эскимосках, значит, эскимосы женятся? — И мелко похихикал.

— Комната не здесь, не в этом доме? — удивился Алексей.

— В этом доме все уже сдано, мне пускать некуда. Пускает дочка. У нее свободная жилплощадь в кооперативной четырехкомнатной квартире. В Северном микрорайоне.

— Почему тогда не она, а вы дали объявление?

— Ай, — вновь отмахнулся с досадой хозяин. Потом сказал: — Мы же с моей старухой все время дома — вот и решили подобрать квартиранта для дочки. Она работает кондуктором на железной дороге, много ездит, то да се, часто не ночует дома, а у нее у самой дочка, как говорили в старину — на выданье, тут не всякого пустишь. Словом, нужен положительный товарищ.

Старикан, несомненно владеющий обстоятельной чиновной речью, помолчал, вставляя вторую половинку сигареты в мундштук, и прикурил, причмокивая губами.

— Да вот беда, — сказал он, — вчера дали объявление, а сегодня утром моя старуха попала в больницу… Ничего страшного — освободилось место, легла на обследование. Так я один подбираю.

— Вон чего, — усмехнулся Алексей, по-прежнему в общем-то плохо соображая, что к чему. Но хозяин продолжал:

— Вы мне нравитесь, Алексей. — Он привстал и с достоинством чеховского отставного генерала, протянув руку, представился: — Николай Герасимович Филиппов.

Алексей машинально пожал сухую и довольно крепкую старичкову руку.

— Значит, говорите, за эти две недели, как приехали, невесту себе не нашли?

— Зачем она мне?

— Ну как… В ваши годы… — Николай Герасимович рассмеялся и погрозил пальцем. — Я, признаться, еще сам боец.

— Получу квартиру — тогда и перевезу семью.

— Мать, отца?

— Мать и отец здесь неподалеку. В Покровске… Жену, дочерей.

— Разве вы женаты? — улыбаясь, спросил Николай Герасимович.

— Женат.

— Вот те на!.. — Старикан аж подпрыгнул на скамье. — Разводитесь, что ли?

— Нет, и не думаю.

— Что же вы мне голову морочите! — Николай Герасимович в сердцах плюнул, даже вставные челюсти стукнули.

— «Одинокий молодой человек» — так сказано в объявлении. Я вроде бы не стар и около года буду жить в одиночестве…

— Но ведь и не холост!..

— При чем здесь одно к другому? — разозлился и Алексей.

— Да при том, что они подбирают внучке пару.

— Кто они? Какую пару? — опешил Алексей.

Николай Герасимович потерянно отмахнулся, встал и пошел в дом, но уже без недавней легкости, и принес початую бутылку «Хирсы» и два стакана.

Из путаного рассказа обескураженного хозяина Алексей наконец понял, что у его внучки ничего не выходит с замужеством. Оленьке двадцать шесть лет, на танцы ходить поздновато, а на часовом заводе, где она работает, один парень приходится на девичий батальон и приданную роту старых дев. Когда училась в ГПТУ, едва не выскочила за киномеханика Летнего театра, но воспротивилась родня — мужик лет на десять старше, был однажды женат, но главное — закладывал за галстук, — а теперь та же родня — жена Николая Герасимовича, дочь и зять — ударили в набат. Для нормальной Оленькиной жизни почти все приготовлено наперед, почти все приобретено, единственно, чего нету, так это пары, отца будущих детей, верного спутника до гробовой доски. И вот надумали пустить холостого квартиранта. Быть того не могло, рассудили в семье, чтоб не польстился он на достаток. Впрочем, «польститься на достаток» — это не те слова, это слишком грубо сказано. Человек просто должен понять, что в приютившей его семье все основательно: сервиз — так сервиз, японский, сто двадцать три предмета общей стоимостью пятьсот семьдесят рублей, библиотека — так библиотека, целая стенка дефицитных книг, кухонный комбайн — так комбайн, немецкий, с миксером, мясорубкой, соковыжималкой, кофемолкой и так далее, производительность одной лишь приставки для нарезания хлеба — я знаю? — тысяча скибок в час, машина — так машина, не елозящая мыльница, а «Волга» или «Жигуль», сберкнижка — так сберкнижка, не с полтиною для сохранения счета в кассе; словом, деловая, Алеша, у нас родня, — что ни задумают — сделают.