Руслан Тотров - Ритмы восхода

Я сильно разозлился на Якова Михайловича. Я всегда злюсь, когда слышу, что кто-то там лучше других только потому, что перед его фамилией пишутся звучные слова. Люди равны друг перед другом — это должно быть понятно каждому. Я не говорю, конечно, о дураках. Жизнь отвела им роль шутов, и они несут свой крест во вред другим, но и не в радость себе. Тут уж ничего не поделаешь: такова их судьба.

Слова Якова Михайловича подхлестнули меня. К тому же мне вспомнилось его обещание устроить меня в институт — тут я совсем взбесился. Я не стал ему ничего говорить, потому что это было бы бесполезно, а решил, покончив с ремонтом, взяться за алгебру. Я не из тех, кого надо куда-то пристраивать. То, что мне положено, я как-нибудь добуду сам. И даже алгебра со всеми ее премудростями не остановит меня. Так что Яков Михайлович мог не тревожиться обо мне.

Отремонтировав мотоцикл, я не стал раскатывать по городу, а засел за учебники. Витька Зайцев утверждал, что это не что иное, как демонстрация воли, но я-то знал, чего хочу. Всю неделю я не выходил по вечерам на улицу. И только в субботу позволил себе прокатиться в первый раз.

Часов в шесть вечера я выехал на улицу, постоял немного, осмотрелся и подкатил к Галиному дому. Было прохладно и как-то очень спокойно. Такая погода всегда располагает к хорошему настроению, а в тот вечер я чувствовал себя именинником. Мне хотелось махнуть куда-нибудь за город, лечь на траву и глазеть себе в небо. Это довольно приятное занятие и не такое уж легкомысленное, как может показаться с первого взгляда. По-моему, всем полезно иногда полежать на траве и рассмотреть, как следует, облака.

Думаю, это не повредило бы и Гале, но она успела уже куда-то уйти. Меня не огорчила ее забывчивость. С тех пор, как мы договаривались, прошло довольно много времени, и она могла все перепутать. Поэтому я не стал печалиться, а запустил мотор и отправился по знакомой дороге через Измайловский парк на шоссе Энтузиастов. Я не раздумывал, куда ехать — это получилось само собой. Наверное, сказалась привычка.

Когда движешься в пустынном и тихом месте, думается особенно легко. Дорога через Измайловский парк очень хороша в этом отношении. Встречных машин здесь почти не попадается, а тишина вокруг, как в лесу. Кати себе, не торопясь, и размышляй о чем хочешь.

Зато, выехав на шоссе Энтузиастов, не очень-то помечтаешь. Тут уж гляди в оба. Машины сбоку, машины впереди, машины сзади — грузовики, легковые, автобусы, фургоны, самосвалы — чего там только не увидишь. Чуть в стороне дребезжат трамваи. Пахнет перегоревшим бензином, асфальтом, раскаленной резиной. Время от времени дизеля изрыгают голубые облака непродыхаемого чада. На каждом перекрестке прохаживаются милиционеры, мигают светофоры. В общем зевать не приходится.

Я не стал далеко забираться, а остановился у первой же рощицы. Поставил на обочину мотоцикл, размялся немного и пошел к деревьям. Это место я знал: здесь мы иногда отдыхали с Яковом Михайловичем. Деревьев тут не густо, зато хороши поляны: просторные, сухие, заросшие высокой травой и папоротниками. Отсюда хорошо просматривается шоссе, но шум проходящих машин почти не слышен.

Я развалился в траве и стал смотреть в небо. Надо мной, сидя на тоненькой веточке, щебетала какая-то пестрая птичка. Она вертелась, подпрыгивала и чирикала во всю мочь. Я не очень-то разбираюсь во всех этих травках и птичках, хоть и люблю природу. А ведь интересно знать, почему она чирикает так, а не иначе. Может у нее запропастился птенец, или ветром сорвало гнездо, а ты лежишь и вздыхаешь: «Ах, сколько счастья в этом пении! Сколько свободы!» Мне кажется, не следует спешить со своими ахами и охами, пока не научишься понимать, что к чему. Птички, конечно, все стерпят, а с людьми это посложнее.

Не полежал я на траве и получаса, как впритык к моему мотоциклу на хорошей скорости подкатил черный мерседес. Я привстал, чтобы рассмотреть его получше. Машина эта хороша, ничего не скажешь. Даже смотреть на нее приятно, а уж ездить, наверное, одно удовольствие. Мне захотелось разглядеть ее номер, чтобы определить, собственная она или нет. Не знаю, зачем мне это понадобилось, только номера я так и не разобрал.

Распахнулась дверца, и из машины выскочила Галя. Я окаменел от неожиданности, а события развернулись с феерической быстротой.

Следом за Галей из мерседеса выбрался красивый, чуть располневший брюнет.

— Я пошутил! — крикнул он. — Куда же ты?

Галя уходила от него в сторону рощи. Она не оглядывалась. Подумав немного, брюнет побежал за ней. Он догнал ее около первых деревьев, метрах в тридцати от меня.

— Да пошутил же я, — сказал он, взяв ее за руку. — Поехали.

Галя отняла у него руку и что-то тихо сказала. Брюнет разулыбался.

— Вот мы и в расчете, — сказал он. — Поехали, нас ждут.

Галя снова что-то сказала ему. Она говорила совсем тихо, почти шепотом.

— Да не ломайся ты, — разозлился брюнет. — Едешь со мной?

— Нет, — сказала Галя. Она отвернулась от него и смотрела в мою сторону. Брюнет медленно краснел.

— Не прикидывайся Дюймовочкой, — сказал он. — Садись в машину и едем, — он схватил ее за руку и потащил к мерседесу. Она снова вырвалась.

— Чего ты хочешь? — спросил он.

— Ничего, — ответила Галя. — Оставьте меня.

— Подумаешь, дива, — сказал брюнет. — Катись, куда хочешь.

Он небрежно размахнулся и залепил ей увесистую пощечину. Галя закрыла лицо руками.

— Будь здорова, дура, — сказал брюнет и пошел к машине. Хлопнула дверца, мерседес круто развернулся и помчался в сторону города.

Все это произошло гораздо быстрее, чем я сообразил, как мне быть. Пока брюнет шел к машине, я еще мог догнать его. Думаю, мне нетрудно было бы навалять ему как следует. Он был чуть повыше меня и потяжелее, но дыхания для хорошей драки ему бы не хватило. Он сопел на всю рощу, когда гнался за Галей. Наверное, в последние пять-шесть лет ему ни разу не пришлось пробежаться. Мне ничего не стоило догнать его, пока он шел к машине, но я вскочил, когда мерседес покрыл добрую сотню метров.

Мое появление не очень-то обрадовало Галю. Ей ни к чему была эта встреча. Да и сам я не прочь был улизнуть куда-нибудь в сторонку. Что ни говори, а я мог бы пошевелиться, когда этот проклятый брюнет дергал ее во все стороны. Теперь же мне оставалось только выступить в роли свидетеля. Но деться было некуда, и я подошел к Гале.

— Яков Михайлович тоже здесь? — спросила она.

— Нет, — ответил я.

— Но ведь это его мотоцикл там, на шоссе?

— Это мой мотоцикл.

— Твой? — удивилась она.

— Да, мой, — подтвердил я. Конечно, она уже успела забыть о нашем договоре; она забыла даже, что я купил у Якова Михайловича мотоцикл.