Руслан Тотров - Ритмы восхода

— Хазби.

— Ну, будь здоров, Хазби, — сказал он и натянул на голову телогрейку.

Утром дождь кончился, но было пасмурно, сыро. В скучном небе стояли серые невысокие облака. Потом забрезжило чуть на востоке, поднялся легкий ветерок, облака зашевелились, раздвинулись, меж ними сверкнуло солнце. Тоненький луч его пробежал по земле и угас. Но ветер окреп, и облака уходили, освобождая небо.

— Ни тебе села, ни тебе деревни, — сказал Кузьма, когда они умывались в стороне от дороги, у болотца. — Ни тебе хутора паршивого, а жрать-то хочется.

Он был невысокий, коренастый, большеголовый и большерукий. Он фыркал, брызгая водой, пил ее с ладоней, окунал в болотце лицо.

— У меня есть кусок хлеба, — сказал Хазби.

— Ха! — обрадовался Кузьма. — А у меня консерв какой-то завалялся.

Хазби открыл банку складным ножом, и они стали есть кильку в томатном соусе, а хлеб был черствый и припахивал бензином.

— Как у вас там заработки? — спросил Кузьма, двигая челюстями.

— Ничего, жить можно.

— И у нас ничего. А машина у тебя добрая. Мои тоже неплоха, хоть прошла пятьдесят тысяч… Я все думаю на Север податься, посмотреть, как там люди живут. Еще в армии думку держал, да не удалось. А ты не бывал там часом?

— Не пришлось. Собирался когда-то…

— Говорят, шофера там нужны, а о заработках и толковать нечего. У нас в совхозе все по мелочам крутишься, а меня в дальние рейсы тянет. Чтобы тысячи километров, — Кузьма съел последнюю кильку и вздохнул, — разве наешься этим, сейчас бы борща схлебать, горячего, с мясом…

— Солнце греет, — сказал Хазби. — К вечеру просохнет.

— Не-е, — закрутил головой Кузьма. — Не торопись. Я этот бугор знаю. Тут болотисто и сторона теневая, тут до завтра делов не будет.

— Тогда давай спать, — сказал Хазби сумрачно. — Все равно делать нечего.

— Давай, — согласился Кузьма. — Это не повредит.

Они разошлись по машинам и уснули. А солнце стояло в зените, с земли поднимался, колеблясь, легкий, прозрачный пар.

Проснулись они вечером, часов в пять, от голода, от скрипа тележных колес. Мимо ехал мужик на волах, вез яблоки. Волы нехотя переставляли ноги, отмахивались хвостами от слепней, мужик дремал на передке.

— Здорово, дядя, — сказал ему Кузьма.

— Здоров, племянничек, — ответил тот, открыв узкие, в морщинистых веках глаза.

— Далеко собрался?

— А на базар. Завтра воскресенье, добрый будет базар.

— Почем теперь яблоки, дядя? — спросил Кузьма.

— С яблоками теперь одна морока, — уклонился от ответа мужик. — Половину градом побило, половину пацаны пооборвали. Никакого спасу от них нету. Я и кобеля было завел, так они его, паразиты, хлебом приманили и, что ни ночь, шастают по саду…

— Дядь, а дядь, — попросил Кузьма, — дал бы яблочка, что ли…

— А что я довезу, если на дороге начну раздаривать? — спросил мужик.

— Ну, продай, — сказал Хазби, — Какая тебе разница, где продать.

— Так я ж цену не знаю, — хитрил тот. — Так и продешевить недолго.

— Сколько скажешь, столько заплатим, — уговаривал его Хазби.

— Не-е, не буду я продавать, — мужик закрыл глаза и тронул волов. — Кто его знает, какие цены на базаре.

— Махнуть бы тебя по роже, дядя, — разозлился Кузьма. — Может и продал бы.

— Я те махну, — оживился мужик. — Я те так махну, что в глазах зазеленеет! Вон деревенька за бугром, чего туда не идешь покупать?

— Далеко деревня? — обрадованно спросил Кузьма.

— Километров с пять будет, — мужик хлестнул по волам: — Цоб, проклятые!

В деревню они пришли, когда совсем уже стемнело. Узкая нехоженая тропинка вывела их через картофельное поле на улицу. Они прошли мимо деревянных домов под соломенными крышами и вышли к колхозному клубу, возле которого урчал движок кинопередвижки.

Из клуба слышались резкие, металлические голоса, доносилась музыка. На сваленных неподалеку бревнах, возле столба с тускло горящей лампочкой, сидели девушки.

— Эй, девки! — крикнул им Кузьма. — Что это за кино идет?

— Бедная мать и запачканные дети, — ответили они и весело прыснули.

— Ну, а серьезно?

— Рапсодия какая-то…

— А вы чего ж не смотрите? Неужто, для пятерых места не хватило?

— Опоздали, а теперь не пускают, говорят мероприятие нарушаем. Так мы хоть музыку слушаем.

— Девки, а где тут у вас можно пожрать чего-нибудь? — спросил Кузьма. — Целый день с другом голодаем.

Девушки пошептались, одна из них, ладная, светлоглазая, встала и пошла куда-то. Хазби и Кузьма подсели к оставшимся.

— Сейчас вам Оля принесет поесть, — сказала одна из девушек.

— Девки, а ребята у вас в деревне хорошие? — спросил, посмеиваясь, Кузьма. — А то может нам здесь жить остаться?

— Ребята у нас ничего себе, глядите, как бы вам бока не намяли, — засмеялись девушки.

Оля вернулась минут через пятнадцать, принесла кувшин молока и здоровенную краюху белого домашнего хлеба.

— Ешьте на здоровье, — сказала она, улыбаясь. — А то помрете у нас, сраму потом не оберешься.

Они жевали свежий, теплый еще хлеб, отпивали по очереди из кувшина. Девушки смотрели на них и посмеивались над Хазби.

— До чего ж молчаливый, — удивлялась одна, а остальные с нарочитой серьезностью соглашались: — Словечка не выронит.

Он, смутившись, вел себя неловко, и это веселило их еще больше.

— Слаще меду, — сказал Кузьма, когда кончилось молоко в кувшине. — Спасибо вам.

Потом они сидели с девушками на бревнах, и Кузьма веселил всех разговорами, а Хазби все хотел заговорить с Олей, но не мог придумать о чем, и мучился. В деревне заливисто, на разные голоса лаяли и выли собаки, взошла полная луна.

— Валя, пойди позови своего Петьку, — сказала Оля маленькой толстоватой девушке. — Пусть гармошку принесет, потанцуем, что ли.

Валя подошла к клубному оконцу и стала звать:

— Петь, а Петь… Ну, Петь, выйди, а…

Скрипнула дверь, на крыльце появился Петька, длинный, худой парень. Постояв немного и пообвыкнув в темноте, шагнул к Вале.

— Чего тебе? — спросил он недовольно. — Через тебя и кино в свое удовольствие не посмотришь.

— Петь, принеси гармошку, — ластилась она к нему. — В кино нас не пустили, хоть ты не забудь нас. Хочешь, я схожу с тобой за гармошкой?

— Сам схожу, не маленький…

Он принес гармошку, хитрым перебором прошелся по пуговкам, широко растянув меха.

— Хромка, — понимающе сказал Кузьма. — Двадцать пять на двенадцать?

— Ага, — подтвердил Петька и, глядя прямо перед собой застывшими глазами, заиграл «Амурские волны». Девушки собрались в кружок и зашептались о чем-то, хихикая.

— Пригласили б кого, ребята! — крикнула Валя. — А то уж больно скучно стоять.

Хазби подошел к Оле, тронул ее за руку. Она, задержавшись чуть, положила руку ему на плечо. Кузьма уселся рядом с Петькой, выспрашивал у него про деревню, про колхоз. Девушки, подразнив его, стали танцевать друг с дружкой. Ноги их скользили по мокрой земле, и от этого танцевали они медленно, неуклюже.