Руслан Тотров - Ритмы восхода

Брюнет меня занимал меньше, чем Яков Михайлович. Я знать не знаю его и не хочу гадать, что он за личность. Конечно, я здорово опростоволосился в роще, ко и слишком уж быстро там все произошло. Кроме того, я никак не предполагал, что кто-то может так обращаться с Галей. Поэтому, когда брюнет стал дергать ее во все стороны, я просто ошалел от удивления. Мне кажется, только это и позволило ему так спокойно удалиться.

Яков Михайлович тоже ушел от меня. Может быть, не навсегда, но ушел. А уж его-то я мог остановить. По крайней мере, выложить все, что о нем думаю. Но вместо этого, разозлившись, я понес какую-то несуразицу. Получилось, может, и свирепо, да бестолково. А могло быть иначе. Потому что я знаю, как он устроен, и не собираюсь держать это в тайне.

Он из тех людей, которые видят жизнь в одном измерении. И мыслит он вовсе не математическими формулами. Пусть науку двигают другие, а он спешит получить за то, чего достиг. И плевать ему на всякие премудрости. Он приобретет «Москвич» и уж, конечно, не откажется от Гали. А если «Москвич» ему не поможет, он наляжет на докторскую. Тут уж перед ним никто не устоит. Тем более, что у него будет «Волга» или что-нибудь поновее. С его энергией это плевое дело. Он знает, к чему стремится. Точно так же, как хомяк, все действия которого в конечном счете сводятся к наполнению желудка.

Вот что я должен был сказать ему. Надо было разделать его под орех, а не впутываться в дурацкий спор на две бутылки коньяка. Я и пил-то его раз в жизни и не могу сказать, что был в восторге. Но я вылакаю обе бутылки, если выиграю пари. Только надежды на это мало. Вряд ли Галя станет раскатывать со мной после того, что случилось в роще. Скорее, она вообще перестанет замечать меня. Как не вертись, а я выступил там законченным идиотом.

Я неважно провел ночь.

Засыпая, в полудреме, я вдруг почувствовал себя беспомощным и совершенно несчастным. Не знаю, откуда пришло это чувство, но так скверно мне было впервые в жизни.

Я проспал до одиннадцати. Встал, позавтракал и пошел чистить мотоцикл. Вчера с расстройства я закатил его в сарай грязным. Это не в моих правилах, но мне не хотелось с ним возиться. Как-то не думалось о мотоцикле после того, что случилось. А пыли на нем осело порядочно. И я был рад этому. По крайней мере, нашлось, чем занять себя.

С мотоциклом я провозился до четырех. Сначала чистил, потом стал подтягивать винтики-болтики. Потом снова чистил. Все это, чтобы убить время. Мне хотелось побыстрее прожить воскресенье и в понедельник пораньше отправиться на завод. Там некогда думать о брюнетах — своих забот предостаточно. За неделю я бы успокоился и смог бы взглянуть на все это со стороны. Так легче определить истинную цену случившемуся. Поэтому я мыл и драил мотоцикл, хоть он уже блестел под руками.

В четыре я вышел на улицу и уселся на камень возле наших ворот. Не просидел я и десяти минут, как увидел Галю. Она шла от своего дома к трамвайной остановке. Мне снова захотелось улизнуть, но было поздно. Она кивнула мне и прошла мимо. Потом остановилась.

— Сева, — негромко позвала она.

Я подошел.

— Знаешь что, — сказала она и смолкла.

Я понял, что она будет просить не рассказывать никому о вчерашнем, и мне стало не по себе. Терпеть не могу, когда люди просят меня побыть честным, будто это временное что-то, не больше.

— Сева, ты ведь любишь ловить рыбу, — сказала она.

— Больше на словах, чем на деле, — буркнул я. — А к чему это ты?

— Да так, — вздохнула она. — Я никогда не бывала в таких местах, где ловится рыба.

— Я и сам не так уж часто там бываю, — сказал я. — Все времени не хватает.

— А ты можешь поехать туда со мной?

— С тобой? — удивился я.

— Да, со мной, — сказала она.

— Когда? — спросил я.

— Сейчас. Прямо сейчас же.

Она как-то странно смотрела на меня. Я никогда не думал, что можно так смотреть на человека. Во всяком случае на меня так никто еще не смотрел. Во взгляде ее была и тревога, и усталость, и мольба, и что-то еще, чего я не разобрал. Меня мороз по коже продрал, когда я посмотрел ей в глаза.

— Поедем, — сказал я нерешительно. — Только твое платье… Слишком оно шикарное.

— Ничего, — улыбнулась Галя. — Мне не жалко.

— Ты все же переоденься, пока я выведу мотоцикл.

— Хорошо, — согласилась она.

Минут через десять я подъехал к ее дому. Она выбежала в узеньких брючках, свежая, смеющаяся. Теперь это была прежняя Галя.

— Садись, — сказал я. — Не будем терять времени.

Мы промчались по нашей улице, как вихрь.

Я забыл обо всем, что волновало меня вчера. Потому что, когда гонишь во всю мочь, некогда раздумывать.

Я вез Галю туда, где ловится рыба.

Днем громыхало вдали, на горизонте висли сизые ливневые полосы, а вечером, проехав Курск, Хазби попал под дождь. Первые капли разбились, растеклись на ветровом стекле тонкой пленкой, хлынули густые струи, белесые в свете фар, стало мутно, непроглядно впереди. Под колесами шипел мокрый асфальт, в стороне мигали и гасли редкие огоньки деревень…

Человек в синей плащпалатке, с флажком в поднятой руке появился из темноты так неожиданно, что Хазби едва успел затормозить.

— Сворачивай направо! — кричал человек сквозь шум дождя. Капюшон его, надвинутый на глаза, казался задубелым до жестяной твердости. — Поезжай в объезд! Впереди мост размыло.

— А как там дорога? — спросил Хазби.

— Грейдер. Ехать можно, не застрянешь.

— Дождь давно идет?

— Да уж с неделю…

Грейдер, разбитый, ухабистый, весь в лужах, как в оспинах, кончился скоро. Машина, переваливаясь, скрипя рессорами, вошла в глубокую колею проселка. Колеса, буксуя, бросали вверх под крылья, под кузов комья липкого чернозема. Стало заносить на поворотах, дворники размазывали по стеклу грязные брызги. Дорога медленно, полого спускалась в низину.

После спуска начался подъем, и в самом начале его Хазби застрял. Долго буксовал, раскачивая машину, колеса зарывались все глубже, глубже, дико выл и, наконец, заглох мотор, булькала кипящая вода в радиаторе. Хазби выскочил из кабины, со злостью плюнул в деревянный обляпанный борт.

Было тихо, шелестел в траве дождь.

Впереди чернел кузов чьей-то, повернутой почти поперек дороги, машины. Хазби подошел к ней, глянул в кабину. На сидении, поджав ноги в кирзовых сапогах, лежал парень, укрытый телогрейкой. Он поднял голову, насмешливо улыбнулся:

— Готов?

— Готов, — в тон ему ответил Хазби.

— А я уж тут часа два припухаю… Далеко едешь?

— В Алагир.

— Это где ж такие красивые названия городам дают?

— В Осетии.

— А-а… Ну, иди спать, утром посмотрим, что к чему. Сейчас на этот бугор черт не взберется… Меня Кузьмой зовут, а тебя?