Иси Меликзаде - Зеленая ночь

— Что-то ты вроде не в духе, отец?

— Чего мне быть не в духе? Слава богу, живой, здоровый, кусок хлеба есть… — Меджид-киши вдруг открыл глаза, улыбнулся: — Тебя тут дочка Хайрансы спрашивала… Тубу.

— Чего это?

— Говорит, корзина осталась, пускай заберет… Какая корзина?

— А, ерунда!.. Отвез им как-то абрикосов да черешен.

— Чего ж сама-то не могла принести? — Меджид-киши опять оперся на локоть. — Парень! А может, тебе Халык задачу задал? Может, жениться надумал? Дело хорошее…

— Брось ты!.. — Умид махнул рукой.

Свет зажигать он не стал. Лег, закрыл глаза. Почему-то вспомнился Патрон. Некому покормить пса, кости никто не бросит. Еще сдохнет с голода. Не может ведь перемахнуть через стену…

Завтра надо обязательно захватить ему еды.

Улучив минутку, Умид подошел к сараю. Вытащил из кармана кусок лепешки, бросил псу. Патрон поднял голову, глянул на него… Умид подвинул лепешку ближе.

— Ешь, Патрон, ешь — чего ты?

Пес прянул ушами разок-другой, но согнать мух, облепивших ему глаза, не смог. Понюхал лежащий перед ним кусок. Лепешка была не свежая, но и не совсем сухая. Она вполне была ему по зубам, но пес почему-то не стал ее есть. Положил голову на лапы и снова закрыл глаза. Зеленые мухи тотчас облепили ему губы, нос…

Из колодца вылез Меджид-киши, с него текло. Перепачканной в глине рукой он мазнул Умида по щеке и громко сказал:

— Вода!.. — Потом повернулся к айвану и крикнул: — Вода!.. Вода!..

Первым к колодцу подошел Пири, за ним Халык.

Меджид-киши вытянул из колодца ведро мутной воды. Зачерпнул ладонью, попробовал.

— Сла-а-дкая!.. — он зажмурился.

Пири тоже зачерпнул пятерней, попробовал.

— Золотые у тебя руки, дядя Меджид!

Халык подошел к дремавшей под шелковицей старухе:

— Мама! Колодец твой готов! Сам бог велит тебе жить еще сто лет!..

Меджид-киши выплеснул из ведра воду на землю.

— Мутная… К вечеру отстоится. Как слеза будет.

Умид вдруг заметил, что Асли на веранде; стоит, облокотившись о перила. Издали мучнисто-белое ее лицо казалось белее обычного. Голова обвязана была зеленым платком. Постояла и ушла в комнату, плотно закрыв за собой дверь.

Халык подозвал Пири:

— Займись кобелем! Давай прямо сейчас. Отвези куда-нибудь подальше от дороги. Асли мне все уши прожужжала!..

Пири взял обрывок веревки, но направился не к псу, а к Умиду.

— Сварганил тебе кое-что, — сказал он и усмехнулся. — В Агдам поедешь.

— Чего я там не видел?

— Брось дурака валять! Я чуть из шкуры не вылез, пока дело обделал!..

Халык поправил одеяло на бабушке Миннет и подошел к Умиду.

— Пойдем-ка, сынок! Просьба к тебе есть…

И повел его на веранду, легонько подталкивая в спину.

— Понимаешь, — сказал Халык, — от Солмаз три недели ни слуху ни духу. Асли извелась вся, давление поднялось, плачет, ждет весточку от дочери. Я ехать не могу. Пири при мне. На тебя вся надежда.

Халык бросил взгляд на окно. Там, за забранным решеткой окном, стояла Асли, и все, что Халык говорил, он говорил для нее.

— Жена просит, чтоб ты съездил к Солмаз.

Умид смотрел на Пири. Привязав псу на шею веревку, шофер тянул его к воротам. Патрон упирался всеми четырьмя лапами, но Пири все туже и туже затягивал веревку, еще чуть, и казалось, он оторвет собаке голову. Как хотелось Умиду, чтоб пес хоть сейчас залаял, хоть раз в жизни подал бы голос!..

— Ну, что скажешь, сынок?

— Что я могу сказать? — ответил Умид, не отрывая глаз от обрубка хвоста, отчаянно колотившего по воротам. — Я…

— Это же рядом — Агдам. Хочешь, езжай на мотоцикле. Час — туда, час — обратно!

Калитка в воротах захлопнулась. Умид молча пожал плечами.

— Ну, счастливого тебе пути! — Халык хлопнул его по спине.

Спустя полчаса Умид катил по шоссе на янтарно-желтом мотоцикле.

На багажнике в черной кожаной сумке стоял котелок с пловом. Плов был горячий. Халык велел гнать вовсю, чтоб еда была доставлена горячей. Еще Умид должен был передать Солмаз деньги и письмо: письмо ему сунули в карман.

Не верилось ему, что он едет к Солмаз. Казалось, все это сон, но не обычный, не такой, где он бестелесен и легок как перышко. Здесь были и запахи, и звуки, и краски яркие… И было страшно: вдруг этот сон прервется, и он увидит себя на кровати, купленной Кямраном, а от пахнущего, осязаемого, разноцветного сна останется лишь тоска на сердце… Ветер трепал волосы, от теплого его дыхания по телу пробегал трепет. Умид чувствовал, как напряжены его мышцы, как натянута каждая жилочка. «Я еду к Солмаз! Как мне говорить с ней? Как она меня встретит?..»

Вроде Солмаз обрадовалась ему:

— Вот здорово! Какими же это судьбами?

— Дядя Халык прислал… Погляди, не остыл плов там, в казанке…

На казанок Солмаз не взглянула. Взяла письмо, стала читать. Дочитала до середины, усмехнулась. Прикусила нижнюю губу и лукаво посмотрела на Умида.

— Что это с мамой? Пишет, чтоб приняла тебя поласковей. Вроде я тебя никогда не обижала… Обижала, Умид?

— Да при чем тут?! — смущенно пробормотал Умид.

Солмаз дочитала письмо. Умид смотрел на ее тонкие, словно нарисованные брови и думал, что, войдя в года, Солмаз будет такая же бледная, как мать. В девушках-то и Асли небось была румяная, и волосы были такие же каштановые, блестящие… А вот фигурой Солмаз не в мать, Солмаз будет грузная. И сейчас уже второй подбородочек, и руки полные, и грудь…

Они стояли возле общежития техникума. Почему-то Солмаз не предложила ему войти. Да Умид и не пошел бы — стеснялся: мимо них то и дело сновали девушки.

Солмаз сложила письмо.

— Спасибо, что приехал… — сказала она. Взглянула на дверь общежития, потом на прислоненный к стене мотоцикл, кажется, не узнала его…

Она глядела поверх головы Умида, глядела и улыбалась. И ему казалось, что улыбается она нехорошо, недобро, над ним смеется, над тем, что написала ей мать.

— Когда в деревню приедешь?

— Двадцатого последний экзамен. Сегодня пятнадцатое. Через пять дней… Скажи отцу, чтоб прислал машину…

— Может, записку ему напишешь? Я подожду…

— Нет, так передай.

Солмаз опять взглянула на дверь общежития. Видно было, что ей не терпится уйти, но она стояла и улыбалась. Какая-то не ее была улыбка… Будто Солмаз достала ее из письма матери и напялила себе на лицо.

— Пири Патрона увел… Завезет куда-нибудь подальше и бросит… Чтобы дороги домой не нашел. Не найдет, пожалуй…

— Не найдет, — спокойно согласилась девушка.

И он понял, что Солмаз надоело стоять здесь, потому она и поспешила согласиться. Самое интересное, что Умид почувствовал вдруг: и ему тоже надоело, и почему-то ни капли не удивился.

— Ну, я поехал, — сказал он.

Солмаз кивнула.

— Передавай привет нашим!..