Иси Меликзаде - Зеленая ночь

На площадке было почти пусто. Лишь на одной скамейке сидела старушка интеллигентного вида; опустив очки на кончик носа, она увлеченно читала книгу. В нескольких шагах от нее возился на земле тепло укутанный мальчик. Малыш стоял на коленях и, положив перед собой длинноухую шапку, похожую на буденовку, старательно ссыпал в нее сухие листья, собранные тут же, поблизости. Старуха из-за книги взглянула на ребенка и вдруг закричала густым, мужским голосом:

— Ты что ж это вытворяешь, поросенок ты этакий? Я же тебе все чистое надела. Встань! Встань сейчас же!

Мальчуган продолжал сосредоточенно заниматься своим делом, он словно и не слышал ее крика. Старуха захлопнула книгу, в досаде стукнула ею по коленке и, положив книгу на скамейку, сверху положила очки.

— Ты перестанешь безобразничать?! Вставай, слышишь! Слышишь, дрянной мальчишка?! Ладно, я все маме скажу! Она с тобой разберется!

Джебраил подумал, что старуха с мужским голосом, наверное, бабушка. Чужому ребенку она не решилась бы сказать «поросенок». А вот Рейхан, как бы ни рассердилась на внучку, никогда не назовет ребенка «поросенок».

Покричав на мальчика, старуха снова нацепила на нос очки и погрузилась в чтение. В глубине сада виднелась чайхана, издали бросались в глаза удобные ярко-красные полукресла. Хорошая чайхана, всегда подают крепкий душистый чай. И расположена красиво: вплотную примыкает к высокой, внушительной стене Старого города, и потемневшие от веков камни щербатой крепостной стены придают чайхане экзотический вид. Площадка, на которой расположены столики, со всех сторон обложена гладко обтесанными четырехугольными камнями, чистая всегда, как стеклышко. Что ж, вполне можно понять Машаллаха: такая чайхана, да еще чай бесплатный. А в самом деле, хорошая это вещь — чайхана! В таком городе, как Баку, их должно быть как можно больше. Ведь ходят сюда охотно. И старые, и молодые. Сидят, пьют чай, отдыхают, беседуют… Не будет поблизости чайханы, пойдут в закусочную или кафе, там уж они не чай будут пить…

Солнце светило вовсю, и асфальт был уже совсем светлым. Упавшие на скамейку листья тоже были сухие и чистые-чистые, промытые дождем. Влага осталась лишь кое-где на деревьях, с теневой стороны их темнели серые пятна. Все, как всегда, в этот день: и солнце, и воздух, и желтые листья… Только вот ни криков, ни смеха.

Они появлялись с разных концов сада, шумные, громкоголосые, настроенные на радость и веселье. Они шумели о себе, для себя, но проходившие мимо не могли не обращать на них внимания. Некоторые недоуменно пожимали плечами, другие невольно задерживали шаг, с изумлением глядя на немолодых и вроде бы совершенно трезвых мужчин, ведущих себя так неподобающе шумно. Некоторые презрительно кривили губы. «Неужели не стыдно?!» Но им не было стыдно, им даже не приходило в голову, что это может быть стыдно. В этот день они видели и слышали только друг друга, забывая обо всем остальном.

Дорого дал бы Джебраил, чтобы увидеть их всех сейчас, веселых, дурашливых, ошалевших от радости… «Привет, Джебраил! Как ты, Ягненок?!» Но кругом было тихо-тихо…

Джебраил вдруг почувствовал, что прерывисто дышит, колотилось сердце. И сразу заныло в груди и напал кашель, тот самый, что каждый вечер перед сном разрывает ему нутро. Уже второй раз сегодня. В очереди так прихватило, что даже Машаллаху стало его жаль — по глазам видно было.

Джебраил заходился кашлем: глаза вытаращились, язык не помещался во рту, жилы на шее вздулись. И, подыхая от кашля, Джебраил видел, что старая женщина, прижав к себе книгу, морщится, глядя на него. Не понять только, жалеет или противно ей… Мальчик, накладывавший в шапку листья, бросил свое дело и внимательно наблюдал за ним…

Наконец отпустило. Перед глазами мерцали светящиеся точки. Огромное множество ярких точек, словно бесчисленные светлячки дождем сыпались с неба…

Джебраил в изнеможении закрыл глаза и уронил голову на плечо.

…Сразу, как кончилась защита, они обступили Касума, обнимая, целуя его. Родственники и коллеги терпеливо ждали в сторонке, понимая, что тут первыми должны быть старые друзья.

— Держи! — Малик торжественно протянул Касуму букет роз. — Сам вырастил.

Мири, конечно, не удержался. Прижался лицом к букету, жадно вдыхая аромат, и с невинным видом спросил:

— В собственном саду нарвал? В Шуше?

Малик взглянул на Мири, раздумывая, что бы ему такое сказать, но Серхан замахал на них рукой:

— Кончайте, ребята! Сегодня такой день!.. Наш Касум защитил докторскую! Докторскую! Это вам не кот наплакал! — и довольно чувствительно ткнул новоиспеченного доктора кулаком в бок. — Ты молодец, Касум! Ты — наша гордость!

— Даже не верится! — Гаджи изумленно смотрел на друга. — Учился-то ведь не очень!

— Тихо! — Касум с комическим испугом обернулся и взглянул на стоявших поодаль родственников. — Я жене все уши прожужжал, что лучшим студентом был!

— А чего, и был, — Мири одобрительно кивнул другу. — Дело ведь не в отметках. Ты в глубину шел. Я, как помнишь, тоже не из отличников, а вот… — Мири вдруг поперхнулся, как бы не схлопотать за нескромность.

Касум был необычным парнем. Неровный какой-то. Веселый, жизнерадостный, он вдруг впадал в задумчивость, становился рассеянным и исчезал. Друзья знали: пропадает в библиотеке. Учился он рывками, у него было много «хвостов», особенно по предметам, не имеющим отношения к специальности, но уж если его увлекала какая идея, проблема.. Он сутками не спал, забывал поесть, побриться…

«Профессором будет наш Касум!» — смеялся Серхан. Никто, разумеется, не верил в такую возможность, считалось, что профессора и ученые получаются только из самых старательных и аккуратных студентов. А вот поди ж ты — доктор наук!

«Нелегкое, видно, это дело, — думал Джебраил, глядя на покрытый морщинами лоб Касума. — Ведь ему не больше пятидесяти пяти, а выглядит чуть не на семьдесят. Облысел, уцелевшие волосы почти все седые, даже в бровях пробилась седина… Говорят, веселые люди меньше старятся, а Касум… Видно, наука такая вещь, с ней не повеселишься…»

Старший сын Касума, кудрявый парень, в очках с массивной оправой, несмело подошел к ним:

— Папа! Ждут! — и виновато улыбнулся друзьям отца.

— Касум! Иди сюда, Касум! — какой-то высокий, толстый мужчина, возвышавшийся над группой родственников, энергично махал рукой, подзывая Касума.

— Назимчик! Открой ротик! Ну! Открой!

Давешняя старуха в очках, зажав внука коленями, пыталась что-то всунуть ему в рот. Мальчишка сопротивлялся, отчаянно мотая головой.

— Ну, Назимчик… Ну, ты же умница… Открой ротик! Ну! Открывай рот, поганец!

Мальчишка равномерно мотал головой, не обращая внимания ни на уговоры, ни на угрозы. Казалось, не еда, которую бабушка пытается впихнуть ему в рот, а сам ее голос вызывает у мальчика отвращение.