Иси Меликзаде - Зеленая ночь

— Дедушка, молоко течет, — негромко, словно боясь испугать странного старика, повторил юноша. — Видно, пакет рваный.

Старик не ответил, и парень, взглянув на подругу, чуть заметно пожал плечами. А Джебраил не отрываясь смотрел на него: «На кого он похож? Очень похож, очень, вот только на кого? Господи! Да на Таги! Вылитый. Точно таким был он на первом курсе. И кожа как у девушки, и такие же густые, вразлет, брови. И усики так же выхаживал… Вот только волосы. Волосы у него, конечно, не такие были. Космы тогда были не в моде. «Как тебя зовут, сынок?» — хотелось спросить Джебраилу — вдруг Таги?! Но-он не спросил, постеснялся, сказал только:

— Который час, сынок? — хотелось услышать его голос.

— Половина одиннадцатого, — ответил парень свежим, приятным баритоном и положил руку на плечо девушке.

Девушка вопросительно взглянула на него: «Пойдем?» — и они, кивнув Джебраилу, медленно пошли вниз по саду.

Только теперь Джебраил посмотрел наконец на сумку и увидел, что один из пакетов был почти пуст; под скамейкой белела небольшая лужица, от нее, прихотливо извиваясь, бежала светлая струйка. Джебраил поглядел по сторонам, отыскивая урну, но урны поблизости не было и бросить пакет было некуда.

Он опять посмотрел вслед уходящей парочке. Да, Таги… И улыбка у него была точно такая, застенчивая, чуть виноватая, когда признавался в какой-нибудь провинности. Потом все изменилось. И улыбка стала другая, и кожа стала грубая, обветренная, иной раз украшенная многодневной щетиной. А Лейлу свою обнимал он когда-нибудь на улице? Едва ли… Ну, обнимал, не обнимал — неизвестно, а вот что с ума по ней сходил — это точно. Придет со свиданья, ни есть, ни пить не может. И сразу замкнется, закаменеет, над переносицей собираются морщины — лучше не подходить. Сам выбрал, сам полюбил, родители не перечили — женись. Все, может, и получилось бы, если б не заупрямился Таги — не захотел жить отдельно от родителей. Кто, мол, за ними приглядывать будет? А прошло несколько лет… Не тянет его домой, благо заведующий промыслом, предлог для задержки всегда найдется. Лейла ворчит, а он помалкивает. Потому что чувствует: рыльце в пушку. Вот ведь как получается. Заведующий передовым промыслом, то и дело в газете пишут, потомственный нефтяник, достойно продолжает дело отца, а дома рта не откроет. Совестливый человек, вину свою чувствует. Да и притерпелся, кожа, видно, дубовая — не прошибешь.

Этот парнишка женится, видно, на своей, в брючках. Пойдут дети. Неужели она тоже будет день и ночь точить его, как ржа железо, и он будет искать повода, чтоб попозже прийти домой? И отмалчиваться, как отмалчивался Таги?.. А может, нет? Может, из него выйдет настоящий муж, хозяин дома с твердой рукой и спокойным, уверенным голосом? Не похоже. Уж больно кожа нежна на щеках, больно руки белы. Да и мало их стало, настоящих мужчин в доме, выводятся… А впрочем, с чего это он решил, что парень должен точь-в-точь повторить судьбу Таги. Внешнее сходство ничего не решает. Вон Малик всегда утверждал, что похож на Наполеона. Что ж, похож немного, во всяком случае — ростом. Но только о Наполеоне, покорившем чуть не весь мир, написаны горы книг, а имя Малика, кроме выплатной ведомости, нигде никогда не упоминалось. Или Мири взять. И рост, и осанка, и манеры — ни дать ни взять Александр Македонский. А что вышло? Правда, дошел до начальника управления. А вот двенадцатого апреля, когда весь мир ликовал, поражался, восхищался, преуспевающего, известного, почти знаменитого Мири вдруг сняли с работы.

С неделю уже ходили слухи, что с Мири неблагополучно, неладно, но того, что вышло, никто, прежде всего сам Мири, не ожидал. Джебраил звонил, спрашивал: «Что у тебя там, Мири?» — «А, ерунда, с кем не бывает. Помурыжат, не без того. Но ничего страшного, не беспокойся, Ягненок».

Через неделю, вечером того самого удивительного апрельского дня, Мири пришел к Джебраилу. Вошел улыбаясь, весело пожал руку: «Что на свете-то творится, Ягненок!»

Он был, как всегда, тщательно выбрит, великолепно одет, в новом галстуке. Волосы, волнистые, чуть тронутые на висках сединой, красиво зачесаны назад. Джебраил то и дело украдкой поглядывал на него — как-никак сняли с работы, но не только волосы и костюм — даже взгляд у Мири был веселый и праздничный, как почти у всех людей в этот день.

Они сели за стол, Рейхан принесла чаю, спросила Мири, как жена, ребятишки, внуки, и вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.

Мири осторожно прикоснулся губами к стаканчику, словно боялся обжечь губы, и поставил его на блюдечко.

— Что только не творится на свете, а, Джебраил?

— Ты о чем, Мири?

— Как о чем? О Гагарине.

— Да… Даже и представить трудно. — Джебраил понимал, что нужно поддержать эту тему, чтоб Мири было легче заговорить о том, ради чего пришел он к нему сегодня. — Я, как Лайка слетала, все думаю: скоро кто-нибудь из наших парней пойдет в космос. Такой день!..

— Да… Жалко, не все наши дожили, не все увидели. Джафар, Гуммет, Абдулла, Серхан, Гаджи… и вообще… Вот я вчера сидел, думал, пятьдесят шесть мне. Немного, конечно, если с долгожителями равняться, да ведь пережито-то сколько! На две, на три жизни хватит. Так что в случае чего можно и итог подвести… — Мири отодвинул армудик, огляделся по сторонам. — Выпить у тебя не найдется?

— Выпить? Тебе? — Джебраил не верил своим ушам. — Ты же не пьешь.

— Не пью, а сегодня можно. С тобой, Ягненок. Только с тобой.

— Так я сейчас… Магазин еще открыт. Дома не держу, знаешь…

— Сиди! — Мири нажал ему на плечо, усадил на место. — Не уходи, не надо. Я так. Обойдусь.

Мири поставил локоть на стол и подпер рукой голову. Джебраилу показалось, что он сделал так потому, что шел не держит голову. Сидел он сгорбившись, глаза смотрели куда-то далеко, будто сквозь стену.

— У Касума был… — задумчиво сказал Мири, трогая пальцем аккуратно подстриженные усики. — Интересный мужик… Обнял меня, расцеловал, а потом стал доказывать, что правильно меня сняли, сам виноват. Я было объяснить попытался, да куда там!.. Зря, говорит, с работы не снимут. Ты тоже небось так считаешь?

— Не знаю, Мири, что тебе сказать. Я ведь совсем не в курсе. В чем дело-то?

Мири улыбнулся и взглянул Джебраилу прямо в глаза. Слабая улыбка скользнула на его губах.

— Понимаешь, Ягненок, когда человек управляет большим делом, всегда можно найти в его работе кучу недостатков. Согласен?

— Конечно.

— Но в моем случае выявились не просто недостатки — очковтирательство получилось. Да, так уж вышло. Понимаешь, в декабре не дотянул план, а тут конец года, годовой план летит… Одним словом, показал несколько больше в отчете, думал, следующим месяцем покрою. А в январе еще хуже пошло! Я опять вру. Ну и обнаружилось… Самое противное, что ведь не моя инициатива, я таких вещей не люблю. Вышестоящие присоветовали. Проще сказать — приказали. Ну, а когда обнаружилось — меня к ответу. Они ведь приказов не писали. Пленки магнитофонной тоже нет. Честно говоря, вот эта несправедливость и мучает больше всего. Слушай, я не надоел тебе? Скажи честно.