Пётр Лебеденко - Черные листья

— Конечно, не вообще. Я имею в виду, что мне хорошо именно с Виктором. Кого-нибудь это шокирует?

— Меня, например, нисколько, — сказала Лена Кудинова.

— Меня тоже. — Светлана красивым жестом отбросила назад упавшие на глаза волосы и повторила: — Меня тоже. Если мне когда-нибудь будет так же хорошо с парнем, как сейчас тебе, я не постесняюсь об этом сказать. А если я когда-нибудь полюблю парня, то скажу ему об этом первая, не дожидаясь его признаний. Почему нет?

Виктор взглянул на Светлану Райнис и поразился неожиданному открытию. Да ведь она тоже очень красивая девушка! У нее хорошие глаза, замечательные волосы, приятный грудной голос. А как она говорит! Каждое слово произносит совсем отдельно от другого слова, произносит подчеркнуто четко, и почему-то создается впечатление, будто слова не просто исчезают, а ровной строчкой ложатся на невидимый лист бумаги, и ты словно их читаешь: «Если… я… когда-нибудь… полюблю… парня… то скажу… ему…».

— Ты правильно сделаешь, — проговорила Лена Кудинова.

За ее спиной, на кушетке, сидела подаренная Виктором кукла. Лена успела в льняные ее волосы вплести шелковую розовую ленту, и от этого кукла казалась веселой — вот-вот всплеснет руками и засмеется. Лена изредка протягивала к ней руку и поглаживала по головке, будто это был живой ребенок, а Лесняк испытывал при этом приятное чувство: «Значит, угодил Ленке, понравился ей мой подарок…»

— Ну, завели тары-бары! — вдруг сказал Кудинов. Он, наверное, решил, что его другу неприятны подобные разговорчики. — Не слушай трескотню этих сорок, Виктор. Если, конечно, не хочешь стать похожим на одну из них. — И — к Светлане Райнис: — Потанцуем, Света?

— О да! С удовольствием.

Кудинов включил магнитофон. Сам очень редко подвергающийся грустному или печальному настроению, он до беспамяти любил грустные мелодии и слушал их с таким упоением, будто душа его пребывает в вечной печали и каждый раз, погружаясь в тихие, унылые звуки, растворяется в них. Сестра не раз у него спрашивала: «Ты никогда не задумывался над тем, чтобы сменить профессию? Например, пойти работать в похоронное бюро?» Он отвечал: «Такая музыка очищает меня от всякой скверны…»

Стол придвинули поближе к стене, стулья убрали в другую комнату, и Виктор Лесняк предложил Наталье:

— Мы тоже потанцуем?

Она с готовностью согласилась.

Сколько раз в своей жизни Виктор Лесняк танцевал с девушками! Сколько раз он слышал нежное их воркованье, заглядывал им в глаза, делая вид, будто млеет от внезапно нахлынувших чувств! Но никогда еще он не испытывал вот такого ощущения легкого, какого-то чистого счастья, как сейчас. Все, казалось ему, было сейчас настоящим и прочным, и хотя ему трудно верилось в то, что все это действительно настоящее и прочное, он не хотел ни в чем сомневаться и отдавался своим ощущениям без всяких колебаний, сжигая за собой все мосты, по которым можно было вернуться назад.

Они медленно кружили по комнате, и ни Наталья, ни Виктор не произносили ни слова. Одинцова слегка прислонила голову к его плечу и, кажется, закрыла глаза, а он боялся каким-нибудь неосторожным движением вспугнуть ее, боялся что-то разрушить и от напряжения (более душевного, конечно!), от которого никак не мог избавиться, начинал чувствовать непонятную для самого себя усталость, будто вот только сейчас поднялся из шахты после долгой и трудной «упряжки». В то же время ему страшно было даже подумать, что Наталья в любую минуту может попросить его дать ей передохнуть, и тогда сразу все кончится, и потом он может не поверить, что все это было наяву…

Вдруг к ним подошла Райнис:

— Наталья, прошу тебя уступить своего партнера хотя бы на несколько минут. Можно?

— Конечно! — без всякого энтузиазма ответила Одинцова. — Он хорошо танцует, и ты получишь удовольствие.

— А ты не против? — спросила Райнис у Лесняка.

— Идем…

Боже, как он ее сейчас ненавидел. Улыбается, чертова кукла, закатывает глазки, будто на сцене. А танцует, точно слон топчется по комнате, вон даже бокалы дрожат на столе…

— Витя, со мной легко танцевать? — спросила она.

— Как с пушинкой, — проворчал Виктор.

— Спасибо. — Она, слегка прищурившись, улыбнулась. — Правда же, со мной танцевать легче, чем с Натальей?

— Нет, — отрезал он. — Не легче.

— Почему? Ты можешь это объяснить?

Светлана продолжала хитренько улыбаться и заглядывала в глаза Лесняка с таким видом, будто ждала от него бог весть какого откровения.

— Ты можешь объяснить, почему тебе с Натальей лучше, чем со мной?

Виктор передернул плечами:

— Нечего мне объяснять. Давай танцуй.

— А по-моему, Наталья все-таки грузновата, — не унималась Райнис. — Тебе этого не кажется?

Он внезапно остановился.

— Знаешь что? — Хотел сказать какую-нибудь грубость, но передумал. — Я чего-то закружился. Понимаешь? И вообще мне эти танцульки надоели. Извини.

— Ну что ж, — вздохнула Райнис. — Тогда давай выйдем на балкон, подышим свежим воздухом. Здесь все-таки душновато.

«Вот чертова фурия! — зло подумал Лесняк. — Прилипла, как банный лист. И все время щурится, будто баба-яга. А Натка сидит одна и тоскует. Не дай бог, подумает, что мне приятно с этой крокодильшей».

Он нарочито лениво отошел от Светланы и сел на свое место — опять рядом с Натальей. Одинцова, стараясь придать своему голосу безразличие, спросила:

— Получил удовольствие?

— Потрясающее, — ответил Лесняк.

Ее видимое безразличие нисколько его не обмануло он успел заметить, как Наталья метнула быстрый недобрый взгляд в сторону Светланы Райнис. Тут же она спросила:

— Тебе нравится Светлана?

Кажется, он и сам не ожидал, что ответит ей именно так — совсем прямо, без всяких околичностей!

— Кроме тебя, мне никто не нравится.

И сразу же насторожился, и все в нем сразу напряглось, словно он приготовился услышать что-то совершенно необыкновенное, такое, отчего все вдруг может измениться в его жизни. Вот взглянет сейчас на него Наталья своими серыми глазами, в которых он уловит едкую насмешку, презрительно приподнимет бровь и скажет: «Ха! Об этом я и сама знаю… Не ты первый, не ты и последний…» И тогда все рухнет, тогда все вокруг потемнеет, как в шахте, когда там вдруг оборвется кабель. Черная ночь, которая давит на тебя так, будто ты держишь на своих плечах вот-вот готовую обрушиться кровлю…

Наталья посмотрела на него, долго, внимательно, словно изучая каждую черточку его лица. А он тоже, не отрываясь, смотрел на нее, но ничего другого не видел, кроме ее глаз. Поначалу он даже удивился, что в них никаких других чувств, кроме непонятного ему необыкновенного душевного покоя, нет. И хотя покой этот показался ему естественным, и хотя Виктор чувствовал, что та настороженность, которую он в себе ощущал, уступает место такому же покою, какой исходил от Натальи, тем не менее он неожиданно подумал: «Так смотрят только на человека, который никогда не взволнует тебя ни на кроху…»