Пётр Лебеденко - Черные листья

— Не рано ли? — улыбнулся Батеев. — Это ведь только начало.

— Но начало-то — неплохое? Или ты в чем-то не уверен?

Батеев не ответил на его вопрос. О том же самом спрашивал у него начальник комбината Грибов, когда Петр Сергеевич пригласил его поприсутствовать на испытании струга на стенде. Батеев тогда признался, что изготовили они этот струг без ведома Бродова — на свой страх и риск. Теперь, сказал он, его надо испытывать в производственных условиях.

— Ты в нем до конца уверен? — спросил Грибов.

— Кажется, да, — ответил Батеев.

— Попробуй договориться с Костровым, — посоветовал начальник комбината. — Но только имейте в виду: план добычи уменьшать Кострову не буду…

Костров, конечно, тоже рисковал, но на просьбу Батеева ответил утвердительно, ни минуты не раздумывая. В конце концов, думал Николай Иванович, в такой машине мы заинтересованы не меньше, чем сам Батеев.

А на четвертые сутки, часа в три ночи, Батееву позвонил работник его института инженер Озеров. Вскочив с постели, Батеев почти бегом направился в коридор, где стоял телефон. Петр Сергеевич, естественно, еще не знал, кто и по какому поводу звонит, однако он сразу же ощутил что-то похожее на тягостное предчувствие и, снимая трубку, уже был уверен: звонят именно с «Веснянки» и звонят не с добрыми вестями. Стараясь подавить острый приступ одышки, Озеров сказал:

— Беда, Петр Сергеевич. Бьемся пять часов кряду и ничего не можем сделать — струг стоит. Извините, что беспокою вас в такое позднее время, но…

— Почему не позвонили сразу? — перебил его Батеев. — Кто там еще есть из наших людей?

— Приехал Луганцев. Сейчас он в лаве. Может быть, прислать за вами машину?

— Немедленно! — уже кладя трубку, крикнул Батеев.

В лаве стояла тишина. Где-то в ее глубине изредка передвигались огоньки шахтерских «головок» — передвигались медленно, точно это были полузакрытые глаза хищников, бесцельно бродящих в густой темноте. И ни единого звука. Словно всю шахту давным-давно забросили, и ее некогда живой организм оцепенел, погрузившись в глубокий сон.

Батеев хотел было уже кого-нибудь окликнуть, как вдруг услыхал рядом с собой голос Кострова:

— Приехали, Петр Сергеевич? Дела наши из рук вон. Видимо, крепость угля не по зубам нашей машине. Не тянет… Что делать дальше — не знаю… — Костров в темноте развел руками, и, хотя Батеев не видел его лица, он почувствовал, что директор шахты не то смущенно, не то жалко улыбнулся. — Хотите сами попробовать?

— Да, конечно, — поспешно ответил Батеев. И добавил, боясь обидеть Кострова своим недоверием: — Мне это необходимо, Николай Иванович, понимаешь? Я должен сам все увидеть.

— Понимаю, — сказал Костров.

Батеев включал привод сам. Включал осторожно, прислушиваясь к работе мотора, втайне надеясь, что струг все же продвинется, хотя на несколько сантиметров. Мотор привода надрывно гудел, цепи натягивались так, будто они были вот-вот готовые лопнуть струны, а установка не двигалась с места. Батеев снова и снова нажимал кнопки пуска, переключал движение на обратный ход, замечая при этом, что пальцы его нервно и напряженно вздрагивают, и ощущая, как все в нем нервно дрожит от этого крайнего напряжения, но ничего сделать не мог — струг стоял на месте.

Тогда Батеев попросил Кострова:

— Я полезу туда, а ты останься здесь. Будешь включать.

Он торопливо, цепляясь каской за кровлю, пополз в лаву. У струга, согнувшись в три погибели, ползали начальник участка Каширов, Луганцев и Озеров. Рабочие очистного забоя и Руденко сгрудились чуть поодаль, о чем-то негромко переговариваясь. Батеев услыхал, как кто-то из них незлобиво сказал:

— Дохлое дело, братцы. Когда баба чего-то не хочет — будь здоров, к ней не подлезешь… А наша Устя — баба, видать, особо настырная…

Каширов раздраженно крикнул:

— Хватит болтать! Другого дела не найдете?

— Так и есть, не найдем, товарищ начальник, — ответили оттуда. — Может, что посоветуете?

— Посоветую попридержать языки! — еще больше раздражаясь, выкрикнул Каширов.

А Батеев проговорил:

— Не надо, Кирилл Александрович. Не надо нервничать…

Сам он старался казаться спокойным, хотя бы внешне, но это ему не удавалось. Ползая у струга, он натыкался руками на острые куски антрацита и породы, сбивая в кровь пальцы, и никак не мог вспомнить, куда же делись его рукавицы. А они были засунуты за пояс, и стоило ему пошарить там рукой, как он сразу же их нашел бы. У него вдруг потухла «головка», и, вместо того чтобы снова включить ее, Батеев сказал Луганцеву: «Да посветите же, неужели трудно догадаться!» Сказал почти с таким же раздражением, как говорил Каширов, но сам этого совсем не заметил, и никто, кажется, этого тоже не заметил, а может быть, просто сделали вид, что ничего не замечают — трудно ли было понять, в каком состоянии находится директор института!

Потом он крикнул Кострову:

— Включайте, Николай Иванович!

Струг вздрогнул. Но с места не сдвинулся.

— Дайте обратный ход!

И опять струг задрожал, однако вгрызшиеся в пласт резцы не продвинулись ни на сантиметр. Луганцев заметил:

— Видимо, крепость угля…

— А на стенде была меньшей? — бросил Батеев. — Вы ведь знаете — давали максимальную.

…Каширов, Луганцев, Озеров, Костров и Батеев не выходили из шахты почти до вечера. Измученные, голодные, грязные, они искали и искали причины внезапно ошеломившей их неудачи и не верили, что ничего не найдут, не могли в это поверить, потому что никому из них не хотелось расставаться с надеждой, окрылившей их в первые дни работы струга. Верить им в это не хотелось, но, помимо их воли, сомнения уже закрадывались в их души, хотя они и старались их отогнать.

Костров, опустившись на глыбу породы, сидел, закрыв глаза. Конечно, он предвидел, что рано или поздно им придется столкнуться с неизбежными в таких случаях трудностями, но чтобы они возникли вот так сразу, с первых же шагов… И преодолимы ли они, не повторится ли та же история, которая не так уж давно произошла на его шахте с породопогрузочной машиной новой конструкции? Технические характеристики этой ППМ тоже сулили немало хорошего, проходчики обрадовались новой машине так, будто уже видели в ней воплощение давнишней своей мечты: ускорить проходку горных выработок, хотя бы процентов на двадцать-тридцать. Но сколько ни бились над ней, теряя драгоценное время, так ничего и не получилось. Вдруг обнаружились крупные недоделки, просчеты в проектировании, и от машины пришлось отказаться. Кажется, кто-то из заместителей начальника комбината (кто — Костров уже не помнил) сказал ему:

— Нам понятно, Николай Иванович, ваше желание прочно оседлать того конька, которого принято называть техническим прогрессом, мы и сами не прочь поскакать на этом коньке полным, как говорят, аллюром, но… не в ущерб государственному плану добычи угля. Нельзя, дорогой мой, скакать очертя голову — можно ее сломать…