Александр Поповский - Испытание временем

— Я находился в числе тех тысяч евреев, — продолжал он, — которые поверили этому приказу. Среди нас было сто двадцать врачей и медицинских сестер, много ученых, эвакуированных из различных городов России и Украины, сотни маленьких детей, пленные красноармейцы, евреи, вывезенные из больниц, больные, старики и старухи… В восемь часов утра поезд отошел и в десять прибыл на станцию Минеральные Воды. Поезд состоял из десяти открытых платформ и одного крытого вагона, в котором помещались еврейский комитет и больные… Когда поезд подошел к стекольному заводу вблизи станции, туда прибыли на трех машинах гестаповцы и на лошадях полицейские. Поезд остановили, и на русском языке послышалась команда: «Бросайте вещи и прыгайте на землю!», и вслед за этим другой приказ: «Сдавайте деньги и ценности!» Люди заметались, в отчаянии плакали и взывали о помощи… Я спрыгнул с платформы, увидел три пустых вагона на запасном пути и спрятался под одним из них. Оттуда я видел все, что произошло. Раздалась третья команда: «Снимайте всю одежду!» Женщины оставались в трусах, мужчины в кальсонах. Эту полуголую толпу в полторы тысячи человек погнали к танковому рву. Многие пытались бежать, но их настигала пуля автомата. Я видел трех ребят лет по двенадцати, они пытались скрыться и были схвачены. Одного из них пристрелили, а двух вернули к толпе… Из общего числа евреев были выделены сорок семей, которые собирали одежду жертв и грузили ее в вагоны… Заработали пулеметы и автоматы, начался расстрел безоружной, раздетой толпы. С одиннадцати до двух часов дня длилась расправа. Когда все было кончено, немцы отвели в лощину, недалеко от того места, где я лежал, сорок семей евреев, погружавших в поезд вещи расстрелянных, и расстреляли их…

Я пролежал под вагоном до шести часов утра следующего дня. Увидев утром на шоссе людей, идущих на станцию Минеральные Воды, я присоединился к ним. Навстречу нам шел отряд немцев в восемьдесят — сто человек с лопатами, они шли закапывать расстрелянных евреев… Я уничтожил свои документы и с чужими бумагами скитался до прихода советских войск…

— Предупреждаю вас, — шепнул мне врач, — больной много пережил, и, хоть прошло много времени, он все еще не пришел в себя. Будьте осторожны и не утомляйте его.

Предо мной лежал бледный, изможденный мужчина лет пятидесяти пяти, с болезненным румянцем на щеках. Он повернул ко мне голову и стал рассказывать:

— Меня зовут Липман Лазарь Романович, родом я из Глухова, живу много лет в Кисловодске…

С приходом немцев в Кисловодск начальник гестапо Вельбен из Штутгарта назначил еврейский комитет под председательством врача Бенинсона и обратился к комитету со следующими словами: «Если вы не хотите, чтобы мы поступили с вами как с евреями Керчи, несите к нам все по нашему требованию». Им нужны были электроутюги, синие костюмы, золотые часы, мыло, репродукторы — и все в трехзначных цифрах. Была объявлена регистрация евреев, и нет такой грязной и унизительной работы, которая им не поручалась бы.

Недели две спустя ко мне пришел председатель комитета Бенинсон и стал умолять пойти работать в гестапо по моей специальности сапожника. Вельбен требует двух сапожников, двух портных, одного шапочника и одну швею и грозит расстрелять комитет, если требование не будет удовлетворено.

Вместе со мной явились на работу сапожник Хайкин, портные Гордон и Гордецкий, шапочник Гольдберг и швея Гиллер. Нам отвели застекленную веранду с выходом во двор. Тут мы работали и тут же первое время ночевали. Так продолжалось несколько месяцев. Мы приходили рано утром и уходили с наступлением темноты, ничего нам за труд не платили. Веранда не отеплялась, и мы в зимние дни сидели под ветром и снегом, проникавшими на веранду.

Из наших окон мы видели весь двор гестапо и черный ход. В день увоза еврейского населения города мы видели машины, которые беспрерывно въезжали во двор, доверху нагруженные носильными вещами. Затем в течение нескольких дней машины свозили имущество увезенного еврейского населения из их квартир. Мы видели, как алчные гестаповцы вспарывали подкладки одежд, искали золота и ценностей. Кладовые гестапо наполнялись тюками и провизией, но никто из нас не подумал, что тысяча двести человек еврейского населения, увезенного из города, расстреляны и это их имущество свозится сюда. На наших глазах во дворе разыгрывались отвратительные сцены дележки этого добра. Однажды один из палачей гестапо, будучи пьяным, сказал мне, что все евреи города расстреляны, их обманули, никто из них Украины не увидел…

Помню, как-то во двор ввели женщину-врача Грейзер с двумя детьми — трех с половиной лет и пяти. Она вела их за руки. Увидев на веранде нас, она направилась в нашу сторону, но ее толкнул немец, сопровождавший ее. «Куда вы нас ведете, что вам надо от меня?» — спросила она. Он без слов толкнул ее к подвалу, где находились заключенные. На другой день во время прогулки пятилетняя девочка резвилась под нашим окном, и я запомнил ее беличью шубку. На пятый день утром заключенные всей камеры, где находились двадцать две женщины, девушки и дети, были вывезены, и через два часа к нашей веранде подъехала та же машина и выбросила груду одежды, среди которой я узнал беличью шубку. Позже мне сообщили, что это были еврейские женщины, схваченные в горных аулах, где они укрывались…

В середине декабря немцы стали выкапывать гробы с погибшими немецкими офицерами, погребенными в парке, и в то же время из гестапо стали усиленно уезжать в «отпуск» видные чиновники. Близился день ухода немцев и нашей собственной гибели. Я предложил моим друзьям по мастерской скрыться, но те со мной не согласились. Они были уверены, что немцы их пощадят. Чтобы усыпить нашу бдительность, гестаповцы неожиданно выдали нам белый хлеб, конфеты, колбасу и срочно заказали нам сшить тысячу пар перчаток для армии. Это случилось за два дня до их ухода из города, когда советские войска заняли уже Георгиевск и грозили отрезать пути отступления из Кисловодска.

Я скрылся. За день до ухода гестапо из города были схвачены на квартирах шапочник Гольдберг с женой и двумя детьми, сапожник Хайкин с женой, портной Гордон, Соня Гиллер с дочерью и расстреляны. Трупы их я видел при раскопках у Кольцо-Гора, под городом.

Природа наградила его неуемной энергией, трудолюбием, страстью и кое-чем другим, о чем речь будет ниже. Тот, кто наблюдал, как он анатомирует блоху, извлекает из нее желудок, кишечник и железы, выделяющие слюну, как он манипулирует ее хоботком или сердцем, не нарушая покровов, — навсегда сохранит чувство изумления его мастерством. Ученого занимает моль, питающаяся шубным мехом и шерстью, гусеница пчелиной моли, которая довольствуется воском, как они из такого скудного вещества извлекают все необходимое для жизни. Хорошо бы выяснить, с помощью каких ферментов насекомые превращают древесину, воск и шерсть в жиры и ткани, овладеть тайной этих процессов.