Антти Тимонен - В заливе ветров

Айно что-то читала, когда зашел Кирьянен. Кирьянен повесил кепку на вешалку, уселся и оглядел комнату.

— А тесновато у вас, — проговорил он, словно подвел итог этому осмотру.

Айно извинилась за беспорядок в комнате, с любопытством поглядывая на гостя.

— А вы, я вижу, собираете медицинскую литературу? — сказал Кирьянен, с уважением оглядывая груды книг с непонятными, как будто на чужом языке написанными, названиями.

— Как и всякий специалист, — пожала плечами девушка. — У нас скоро районное совещание медработников. Я взялась подготовить доклад, и так оказалось интересно…

Кирьянен слушал со скрытой улыбкой. Его дочь также увлекается своей наукой. Айно уже второй год работает врачом, а сколько у нее еще студенческого жара! Да он и сам, с тех пор как начал учиться, каждую истину принимает с таким волнением, словно сам и открыл ее.

Поговорили о районной конференции, о больнице, аптеке. Кирьянен, придя к кому-нибудь по делу, всегда начинал издалека. Так и теперь, только выяснив все заботы молодого врача, он сказал:

— Тут ко мне заходил Степаненко…

— Я видела его позавчера. Он был…

— Понятно. Он почти всегда пьян. А вы хорошо знаете его?

— Только как врач. У него нервы в очень плохом состоянии. Бессонницей страдает.

Айно мало что знала об этом своеобразном туулилахтинском жителе. Она слышала, что Степаненко настоящий виртуоз по взрывным работам. Зарабатывал он хорошо, но обычно пропивал все свои деньги в первые же дни после получки. И тем не менее его уважали за уменье и бесстрашие, жалели, как жалеют неудачников и несчастных людей. Если он приходил в чей-нибудь дом во время обеда, его сразу усаживали за стол. Почти никогда не разговаривал он о своей прошлой жизни, и его старались не волновать расспросами.

Человек он, видно, мягкий, отзывчивый на чужую беду. Степаненко мог часами возиться с детьми, и дети, в свою очередь, любили бывать с ним. Зимой он вместе с ребятами лепил снежных баб, чинил санки, а весной мастерил игрушечные пароходики. И дети любили этого огромного неуклюжего человека, который умел делать занятные игрушки и играл с таким же увлечением, как и они.

Кирьянен рассказал Айно то, что сам знал о Степаненко. Когда-то у Степаненко была большая семья. Он работал где-то на Украине в ремонтной мастерской, был отличным механиком, уважаемым человеком. В самом начале войны вся его семья погибла. Он ушел в партизаны, взрывал военные склады и железнодорожные мосты. Войну он закончил на севере и не захотел возвращаться на родину, где каждый камень будет напоминать ему о потерянном.

— Я видел однажды в клубе, как он слушает украинские песни. Казалось, вот-вот заплачет, — промолвил Кирьянен.

Оба сидели, задумавшись. Потом Кирьянен глухим голосом сказал:

— Не у него одного война исковеркала жизнь. Но не все это выдерживают.

Айно подумала о Кирьянене: «Да, другие выдерживают лучше!»

Но разговор шел о Степаненко. Айно спросила:

— Нельзя ли его отучить от водки?

— Об этом я и хотел поговорить с вами.

— Вообще-то есть специальные лечебницы, но они не всегда помогают. Найти ключ к его сердцу, вдохнуть в него жизнь — лучшее лекарство.

— Вот, вот, об этом я как раз и думал. Нельзя оставлять человека на произвол судьбы. У меня есть мысль привлечь его к одному интересному делу. А если еще женщины позаботятся о нем… У него мягкое сердце, и он ценит… Давайте попробуем. Пусть это будет наш маленький заговор… Согласны?

Айно Андреевна улыбнулась и протянула руку.

Проводив Кирьянена, Айно долго сидела неподвижно, глядя на часы. Было уже половина второго. А Петр обещал быть в двенадцать. Айно прибрала комнату, опять посидела у окна — Петр должен был пройти мимо, если вышел из дома, — но улица была пуста. И Айно уже почти уверилась, что он заболел или еще что-нибудь с ним случилось.

Он пришел только в три часа. Ничего с ним не случилось, это было видно и по тому, что он был в праздничном костюме, и по тому, как беззаботно он ей улыбнулся, взяв ее за обе руки. Айно смотрела выжидающе, но он ничего не сказал, даже на часы не посмотрел. И девушка ни о чем не спросила, только прикусила губу и начала возиться у плиты.

— Мы же условились, что пойдем на озеро, — с упреком сказал Александров.

— Мы условились пойти в двенадцать, а сейчас уже три часа, — не удержалась Айно. Александров опять промолчал. — У тебя усталый вид, что-нибудь произошло?

— Ровно ничего. Я хочу отдохнуть в лесу. А почему ты спрашиваешь?

— Может быть, выпьешь чаю или кофе?

— Мы вскипятим чай в лесу, на костре, — настаивал Александров.

Айно больше не стала расспрашивать. Молча надела пальто, собрала рюкзак. Вскоре они шагали к возвышенности, видневшейся за поселком, потом по узенькой тропинке к озеру. В лесу пахло смолой. Мелкий песок на берегу был теплый, как летом.

Найдя защищенное от ветра место, Александров принялся раскладывать костер. Айно расстелила свой плащ на стволе упавшей сосны. Александров наломал веток и растянулся на них возле костра.

— Земля еще сырая, простудишься, — предупредила Айно.

— Пустяки. Вы, врачи, воображаете, что человека на каждом шагу подстерегают болезни, — усмехнулся Александров. — А я ничего не боюсь, и никакие бациллы ко мне не пристают.

— Не хвались! — остановила его Айно. Но она и сама не могла представить деятельного и жизнерадостного Петра больным.

Александров отгонял сосновой веткой дым от Айно. Потом подкинул в костер несколько толстых коряг, поднялся и подсел к девушке. Айно не шевелилась, только внимательные ее глаза следили за каждым движением Александрова. Вот сейчас он расскажет, почему опоздал, извинится, и Айно поймет, что его не за что укорять. И будет снова так хорошо вдвоем, когда оба думают друг о друге, когда угадываются даже невысказанные мысли и желания.

— А я сегодня закончил план монтажа электростанции, — вдруг сказал Александров. — Понимаешь, в мастерской никого не было, никто не лезет с расспросами, хорошо работалось! — Он удовлетворенно вздохнул и закинул руки за голову, откидываясь назад, как усталый человек. Потом вдруг поежился, словно ему стало холодно, и вернулся к костру.

«Вот и все его оправдания! — с грустной усмешкой подумала Айно. — И так будет всю жизнь. Он будет забывать обо мне, о нашем доме… Нет, нет, нет, — быстро, как бы чураясь, проговорила она про себя, — нашего дома еще нет». И, поднявшись со ствола, накинула плащ.

— Пойдем на берег, Петр, хочешь?

Он с сожалением оторвался от костра. Его знобило все сильнее. Подумал: «Повидимому, все-таки простудился». Спал он прошлой ночью плохо. То в жар бросало, то все тело покрывалось холодным потом. Но ему не хотелось говорить об этом Айно. Он испытующе взглянул на девушку. Сегодня она казалась какой-то уж очень спокойной.