Антти Тимонен - В заливе ветров

Ничто не напоминало той бурной реки, которая бушевала в начале весны и несла на своих волнах древесину непрерывным потоком.

Неподалеку от берега торчала из воды аккуратно выстроганная палка с маленькими зарубками. Потапов поднял широкие голенища сапог повыше, подошел к палке и показал Воронову и Кирьянену последнюю зарубку.

— Тут была вода вчера, а сегодня — видите?

Он достал из кривых кожаных ножен большой нож с массивной рукояткой из карельской березы и сделал новую зарубку, отметив убыль воды.

Кирьянен удивился, что Потапов спокоен. Если вода будет убывать с такой быстротой, то скоро останется маленький ручеек.

Воронов, словно угадав мысли Кирьянена, сердито спросил:

— Ну, и что дальше? Как ты справишься без воды?

— В иных местах убыль воды даже к лучшему. Прибрежные мели обсохнут, а в русле воды еще хватит. Но вообще-то дела неважные.

— И ты говоришь: не надо плотины. Зачем я послал к тебе плотников? Для строительства плотины. А что они делают?

— Вы же видели — заготовляют материал.

Потапов наклонился, чтобы спустить высокие голенища. Встретившись глазами с Кирьяненом, он хитро улыбнулся. Воронов заметил это и рассвирепел:

— Что тут, заговор? Где плотники заготовляют материал? Ну, где? И на кой черт так много? Город, что ли, ты решил тут строить?

— Не город, а настоящую плотину с водохранилищем, — устало, но твердо сказал Потапов.

— Для какой это пятилетки?

— Для будущего года.

— А в этом году оставишь лес на берегу?

— Как-нибудь справимся.

— «Как-нибудь, как-нибудь», — повысил голос Воронов. — Мне нужно не как-нибудь, а в срок и до последнего бревнышка. Понятно?

— Это я и сам знаю.

— Ну, так вот, — жестко сказал Воронов, — с утра приступай к строительству плотины на старом месте. Заготовленный материал перетащите сюда трактором. Понятно? — и, не ожидая ответа, пошел по берегу.

Сегодня ему все не нравилось в бригаде. На плесе он увидел Пекшуева. Тот стоял с багром в руке на тихом месте, где древесина могла идти и без дежурного багорщика. Воронов сердито подумал, что Потапов нарочно расставил людей по всему берегу, создал видимость работы, лишь бы не строить плотину. Какой здесь может быть затор? Каждая рабочая минута и так дорога, а тут — на чистом плесе — дежурство. Нет, Потапов стал невозможен. Придется снять его, если он и дальше будет так самовольничать.

— Идите отдыхать, — сказал Воронов Пекшуеву.

— Нельзя, — ответил Пекшуев. — Вдруг затор…

— Какой тут может быть затор? — рассердился Воронов. — Идите.

— Да меня бригадир поставил.

— Скажешь бригадиру, что я приказал. — И сердито подумал: «Вот как он распустил людей. Я для них уже не начальник. Ну, ничего, я наведу тут порядок».

Пекшуев медленно побрел за начальником, время от времени оглядываясь на свой оставленный пост.

Близилась полночь, и стало чуть-чуть темнеть. Но эта темень шла от туч. Белые ночи в карельском лесу отличаются от дня только тем, что исчезают тени от деревьев и деревья, кусты и камни словно отдаляются да слышнее становятся лесные шумы. То донесется приглушенный скрип наклонившихся один к другому стволов, то с глухим шумом из веток выпорхнет птица.

Сегодня сумерки были гуще, чем в другие белые ночи, и тем ярче светил костер на берегу. В вершинах сосен шумел ветер, а беспокойные искры кружились над костром почти на одном месте. Возле костра было мало людей. Но по берегу двигались темные силуэты багорщиков. Часть сплавщиков сооружали коссы.

— В три смены работаете? — спросил Воронов у Пекшуева, подходя вместе с ним к костру.

— Какие тут смены? Отдыхаем немножко по очереди — и все.

Один из сплавщиков, увидев Воронова, поднялся.

— При трехсменной работе время распределяют поровну: восемь часов — на работу, восемь часов — на сон и восемь — на культурный отдых. А у нас театров и кино нет, так что мы работаем по шестнадцать часов, да еще у сна время приворовываем…

— Перестань зубоскалить, — прервал его Пекшуев и объяснил Воронову: — Хороший парень, да язык подводит — болтается, словно без привязи. Мы тут решили бригадой, что когда кончится сплав, женим его. И найдем такую жену, чтобы установила для него норму: три слова в сутки — и больше не пикни.

Воронов растянулся у костра, подложив под голову рюкзак, и сразу почувствовал, как закачалась под ним земля. Он проснулся оттого, что Потапов отодвигал его ноги подальше от костра. Ногам действительно было очень жарко. Воронов быстро сел и удивленно посмотрел на бригадира: неужели тот совсем не спал?

У костра спали уже другие сплавщики. В лесу стало светлее. Здесь же сидел и Кирьянен с незаполненной анкетой в руках. Воронов понял: он собирается оформить заявление Потапова. Но бригадир не торопился. Он принес откуда-то большой лист фанеры, долго и тщательно очищал пень, выбирал место для чернильницы, словно она должна была стоять тут до конца сплава. Перо он попробовал на обрывке бумаги, потом посмотрел на него против света.

— Нет, мое перо лучше пишет, — заключил он и полез в полевую сумку, в которой носил свою канцелярию.

Начав писать, он вдруг задумался. Кирьянен подсказал ему:

— Здесь говорится о социальном происхождении родителей.

Словно не расслышав, Потапов обратился к Воронову:

— Я все-таки думаю, что напрасно вы сомневаетесь. Ни одного бревна мы не оставим на берегу. Я тут с ребятами советовался…

— Советы советами, а приказы надо выполнять, — прервал его Воронов.

— Я-то их выполняю, а вот вы зря сняли Пекшуева с дежурства, — упрямо продолжал Потапов.

— А зачем людей мучить? Никакого затора не будет.

— Вода спадает быстро, — объяснил Потапов. — Из-за каждого маленького камня может образоваться затор.

— В том-то и дело. — Воронов переменил тему. — Потому и нужна плотина.

Потапов пожал плечами и наклонился над анкетой.

Воронов встал, подбросил сучьев в огонь и стал тихо напевать свою любимую песню о тонкой рябине, которая никак не может перебраться к сильному дубу…

— Может быть, вздремнете немного? — прервал его Потапов, покашливая. — Не люблю я эту песню.

— Почему? — удивился Воронов. — Это же красивая песня.

— У нас был один молодой сержант, — объяснил Потапов, — он хорошо пел, откровенно говоря, лучше, чем вы. Когда мы отправились в разведку на Пуораярви, он пел про рябину. И она оказалась его последней песней…

— Многие ее пели, но не для всех она оказалась последней, — сказал Воронов, растянувшись у костра.

Задремав, он сквозь сон слушал разговор Потапова и Кирьянена. Они что-то говорили о Пуорустаярви. В памяти Воронова возникло озеро и то, как они с Айно Андреевной плыли на лодке от дамбы к электростанции. Айно вспомнилась именно такой, какой она сидела тогда на корме лодки. И белый халат тоже очень идет к Айно. Задремав, он видел перед собой два женских лица — лицо Айно, нежное, улыбающееся, с мечтательными глазами, и лицо Ольги — красивое, задумчивое и… холодное. Потом Ольга исчезла и осталась только Айно… И вдруг откуда-то выплыл его друг и помощник — Александров…