Антти Тимонен - В заливе ветров

Он проснулся от громкого тревожного крика, приоткрыл глаза и сел. У костра никого не было, видно, случилось что-то неладное. Сплавщики группами и в одиночку бежали вниз по реке. Воронов тоже побежал туда.

— Где Потапов? — окликнул он, догоняя сплавщика, бежавшего с багром на плечах.

— На заторе.

— На заторе?

Только тут Воронов сообразил, что произошло. Там, где должен был дежурить Пекшуев, образовался затор.

Протекавшая через Пожарище черная река скрылась под бревнами, сгрудившимися сплошной массой. Под напором воды бревна поднимались дыбом, и все новые и новые нагромождения образовывались около них.

Все сплавщики были на ногах — одни беспомощно смотрели на бригадира, другие толпились у нижнего конца затора, обсуждая, как бы разобрать его. Вокруг Потапова собрались наиболее опытные сплавщики и ожидали, кому из них будет дан приказ идти разбирать затор. Пекшуев был уверен, что это трудное и опасное задание будет дано именно ему, тем более, что он считал себя виновником. Опираясь на багор, он внимательно вглядывался в нижний край затора и обдумывал, как бы туда пробраться.

— Вот видите, что получилось, — укоризненно обратился Потапов к Воронову.

Воронов частенько ходил разбирать заторы, когда это было опасно. Так он поступал и на фронте. Если во время боя создавалось трудное положение, он оставлял командный пункт на своего заместителя, а сам шел в то подразделение, где положение оказывалось наиболее сложным.

Он выхватил у Пекшуева багор. Потапов преградил ему дорогу:

— Вы куда? В бригаде командую я. Отдайте багор.

Воронов отстранил его и, опершись на багор, сделал длинный прыжок с берега на ближайшие бревна. Потапов пробурчал крепкое ругательство, уселся на камень и закурил. Пекшуев отобрал багор у соседа и прыгнул вслед за Вороновым.

Воронов спешил к нижнему краю затора, перепрыгивая с бревна на бревно, огибая те, что торчали дыбом. Но вот он увидел застрявшую в камнях сосну, которая и задерживала всю древесину. «Как же я не увидел этого камня, когда снимал Пекшуева с поста?» — подумал он и с досадой всадил свой багор в сосну.

— Нет, так мы не сдвинем. Надо ее приподнять, — услышал он голос Пекшуева.

Они вместе начали приподнимать бревно, которое крепко держалось за камни. Вода бурлила, и бревна угрожающе качались. Вдруг вся гора бревен вздрогнула, и затор начал с треском и грохотом разваливаться.

— К берегу! Быстрее! — вскрикнул Пекшуев. Он помчался вперед, перепрыгивая с бревна на бревно с такой быстротой, что казалось, едва касался их ногами. Освободившиеся бревна сталкивались друг с другом, вода бурлила между ними, вскипая белой пеной. Воронов побежал вслед за Пекшуевым, но бревна уже начали расходиться под его ногами. Он потерял равновесие и упал в воду. Неплохой пловец, он быстро вынырнул на поверхность, но в это время проносившееся мимо бревно сильно ударило его по голове…

Пекшуев, уже достигнув берега, оглянулся и увидел, что с Вороновым беда. Он вскочил обратно на плывущие бревна, добрался до Воронова и зацепил его своим багром за ворот пиджака. Стоя на двух бревнах, он втащил на них Воронова.

Сплавщики бежали вдоль берега, перепрыгивая через камни и валежник. Первым к заводи подбежал Потапов. Он спустился в воду и, по пояс в воде, побрел навстречу Пекшуеву.

Потапову очень хотелось сказать, что начальник получил по заслугам, но он промолчал. Открыл фляжку и, наливая водку в кружку, сказал примиряюще:

— Правду я говорил, что не нужно было тебе петь про тонкую рябину. — И сердито стал отсылать народ к костру: — Идите, идите отсюда. Дайте покой человеку. Вдруг у него сотрясение мозга?

Воронов произнес слабым голосом:

— Никакого сотрясения. Надо вызвать сюда Степаненко. Пусть взорвет к черту эти камни. А плотину мы обязательно восстановим… и немедленно.

— Хорошо, хорошо, отдыхай пока, — успокаивал его Потапов.

Через час Воронова отправили в Туулилахти.

Луч солнца, пробравшийся в щелочку между занавесками, прочертил светлую полосу на шкафчике с посудой. Из кухни доносилось потрескивание горящих дров и шипение масла на сковородке. Мать опять пекла каккара [4] Каккара — запеченные блинчики с кашей и маслом. . Тихое постукивание, от которого Николай проснулся, повторилось. Он вспомнил, что на шесте в кухне висел невод, который мать собиралась чинить. Вероятно, кот играет поплавками. Потом из кухни начал доноситься тихий разговор. Мать уговаривала кота вести себя потише и не будить Николая.

Стукнула дверь. Кто-то вошел в кухню.

— А ты все жаришь и печешь, — донеслась фраза, сказанная Матреной Павловной вместо приветствия. — Закормишь ты сына на прощание.

Мать, вероятно, предупредила, чтобы гостья говорила потише, и Матрена Павловна продолжала вполголоса:

— А я пришла попросить: не дашь ли немного каккара для Миши? Больному так хотелось бы чего-нибудь вкусненького. Я бы принесла тебе муки взамен…

— Зачем мне твоя мука? — упрекнула Оути Ивановна. — Неужели я пожалею для Михаила Матвеевича? Сама каждый день ношу ему, и сегодня собиралась пойти.

— Я тоже… мы ведь с ним из одной деревни. У нас с Мишей общие воспоминания детства и юности. Эти времена я никогда не забуду.

— И почему его не положили в больницу? — спросила мать. — Айно Андреевне было бы легче присматривать за ним.

— Она и так присматривает, и даже слишком много. Она, верно, потому его в больницу не взяла, что дома навещать удобнее, — голос Матрены зазвучал злобно. — Люди всякое могут подумать…

— Об Айно? Об Айно никто ничего плохого не подумает.

Видно было, что Оути Ивановна обиделась.

«До чего же эта Матрена Павловна злая! — подумал Николай. — Ни о ком не скажет она доброго слова». Поднялся, когда услышал, что соседка ушла. Вымылся до пояса холодной водой и поспешил за стол. Сегодня у него предстояло большое дело… Впрочем, не только дело ободряло его. Вчера он узнал, что Анни должна вот-вот вернуться с трассы. Николай представил себе, какой она вернется, — загорелая, подвижная, как белка, и мысленно уже слышал ее громкий голос и звонкий смех. После каждой поездки на трассу Анни говорила громче и смеялась задорнее. В лесу и на реке люди привыкают не стесняться своего голоса.

За то время, пока Анни была на трассе, Николай успел получить от нее два небольших письмеца. Ничего особенного в них не было. Она, словно для памяти, рассказывала коротко обо всем, что делала на реке. Но раньше она вообще ему не писала ничего. Значит, хоть немного да скучает… Конечно, Анни не скажет ему, что скучала. А если спросить у нее, так высмеет, что лучше уж помалкивать. При встрече, Николай знал, Анни будет, как и в письмах, рассказывать только о делах, а потом начнет расспрашивать, чем занимался он, Николай. Что он скажет ей? Работал на сплоточной машине и ждал ее приезда? А что он еще может рассказать? Над докладом работал мало. Это она понимает, ведь они же договорились вместе готовиться. До приезда Анни надо закончить хотя бы давно задуманное дело — подогрев воды. Вот таким делом можно и похвалиться. А для этого нужны металлические трубы. Их можно получить только с разрешения Мякелева, потому что Воронов еще болеет. И Николай, хотя и был обижен на Мякелева, решил пойти к нему. Ведь Мякелев — тоже надо понять — человек старый, дел у него много… И, главное, отец Анни…