Антти Тимонен - В заливе ветров

— Что же вы теперь будете делать? — спросила она у Николая.

— Бортовые упоры надо установить из железных рельсов, — упрямо сказал Николай. — Александров согласился со мной. — Они пошли по скрепленным бревнам на правый берег реки. — И чертежи имеются. Главный механик оставил их мне, — продолжал Николай, гордо подчеркивая последнее слово.

Айно улыбнулась, подумав о том, как было бы приятно Пете узнать, что люди помнят о нем. Она обязательно напишет ему об этом.

— Я зайду вечером к вам, — сказала Айно. — Покажешь мне чертежи.

— Покажу, — ответил Николай. — Приходите, и муамо будет очень рада.

В конторе, когда зашел Николай, Мякелев и Кюллиев продолжали спор о ремонте. Мякелев раздраженно взглянул на Николая, но тот и не собирался уходить.

— Почему ты не хочешь понять простой вещи? — кипятился Мякелев. — У нас осталось два плотника, и они выполняют приказ Михаила Матвеевича — делают ворота для новой плотины. Завтра он вернется, тогда и разрешим этот вопрос.

Николай торопливо сказал:

— У нас с Александровым есть предложение. Кормовые упоры надо сделать из железных брусьев и установить их наискось. Тогда они дольше выдержат.

— «У нас с Александровым»? — усмехнулся Мякелев. — А мы-то и не знали, кого назначить главным механиком вместо него. А носового платка он тебе не оставил?

— Знаете что? — Николай задохнулся от гнева. И вдруг замолчал. Он знал, что каждое слово, которое он скажет, Мякелев передаст Анни.

— Ну, что?

— Я хотел, чтобы вы выслушали меня. Не хотите — не надо. Найду, кому сказать. Найду.

— Скажи, скажи, а у меня есть дела и без тебя.

Николай вышел, хлопнув дверью.

Айно шла домой из больницы, мимоходом взглянула на березу возле своего дома и остановилась. Какими большими и пушистыми стали листья! А ведь совсем недавно они были еще маленькие, с мышиные ушки. Тогда еще Петя был здесь. И вот лето уже в полном разгаре. Каково теперь в Крыму? Она никогда не была там и, по правде говоря, не очень стремилась, а теперь все чаще думала о Крыме. Петя пишет, что долины все в цветах, темнозеленые кипарисы стоят стройные, как Айно. «Тоже нашел сравнение!» — усмехнулась девушка, но, нечего греха таить, оно ей понравилось. Говорят, кипарисы — очень красивые деревья. Он облюбовал там какой-то кипарис возле корпуса и назвал ее именем. Каждое утро, идя к морю купаться, он говорит: «С добрым утром, Айно», — а вечером, перед сном, взглянет и скажет: «Спокойной ночи, Айно».

Девушка заторопилась в дом. Ведь надо написать Пете длинное-длинное письмо. Сев за стол, она отодвинула в сторону книги, достала пачку розовой бумаги. Обдумывая начало, она взглянула в окно. По улице проходил, наклонив голову, Степаненко. Жалко было отрываться от письма, но она вспомнила, что Николаю нужна помощь. Не попросить ли Степаненко? А вдруг это поможет самому Степаненко стать на ноги?

Она крикнула в окно:

— Микола Петрович, зайдите на минуточку.

Степаненко остановился в нерешительности. Потом нехотя вошел в дом. Айно предложила сесть. Степаненко осмотрел свою одежду и обувь, на которые обычно не обращал особого внимания, но все-таки сел.

— Вы никогда не заходите ко мне ни домой, ни в больницу, — упрекнула Айно.

Степаненко, усмехнувшись, пробурчал:

— Нам, кажется, не о чем разговаривать. У вас нечего взрывать, мне нечего лечить.

Айно невольно улыбнулась. Чтобы поддержать разговор, она спросила, какие цветы лучше посадить под окнами больницы и какие перед верандой. Степаненко ответил, что он уже давно не занимается цветами, и в свою очередь задал вопрос таким тоном, по которому трудно было судить, шутит он или говорит всерьез:

— А нет ли у вас в больнице спирта? Может, выпишете стаканчик?

Айно, смеясь, покачала головой.

Степаненко взглянул на стоявший на столе испорченный будильник и привычным движением снял с него крышку. Лицо его деловито нахмурилось.

— Винт у маятника ослаб, — заключил он. — Надо бы маленькие плоскогубцы.

У Айно мелькнула мысль.

— Наверно, у Николая найдутся, — сказала она небрежно. — Пойдем-ка к ним. Или вы спешите куда-нибудь?

— Куда мне спешить?..

Он сунул будильник в объемистый карман своего пальто, и они вышли.

Оути Ивановна уже накрывала на стол. Увидев с Айно Степаненко, она поспешила поставить еще один стакан и тарелку.

Степаненко, видно, чувствовал себя неловко. Он долго вытирал ноги у порога и не знал, куда положить фуражку. Наконец нашел для нее место, затем он вытащил будильник и попросил у Николая плоскогубцы.

Степаненко и Николай уселись за кухонный столик. Открыв крышку, Николай собирался сразу же вытащить механизм, но Степаненко удержал его.

…Бывают мгновения, когда в памяти воскресают какие-то картины, о которых раньше никогда не вспоминал. Иное маленькое событие покажется тогда более значительным, чем большие переживания, о которых помнишь всегда. В памяти Степаненко и всплыло далекое воспоминание.

Как-то дома он чинил такой же будильник. Его сынишка, тоже Микола, жадно следил за работой отца. Починив часы, Степаненко вышел в другую комнату. Когда он вернулся, то увидел, что сын, взволнованно сопя, закручивает винтики на будильнике большими клещами. Степаненко не решился побранить сына, он никогда не говорил детям грубого слова. Он взял у сына часы и показал, как надо закручивать винтики, и, конечно, не клещами, а плоскогубцами. Маленький Микола, затаив дыхание и прижав головку к щеке отца, наблюдал за его движениями…

Николай старательно закрутил винт маятника, как показал Степаненко. Тот проверил маятник и завел часы. Будильник весело затикал.

— Которого же мастера благодарить за это? — спросила довольная Айно.

Мужчины пересели за стол.

Ели молча, потом Степаненко спросил:

— Значит, уходишь в армию?

Николай кивнул. Степаненко добавил как бы про себя:

— В этом году и мой Микола пошел бы в армию.

Оути Ивановна вздохнула, вытерла глаза уголком передника и спросила у Степаненко:

— Как же он погиб-то, твой Микола?

— Во время эвакуации… Все погибли от одной бомбы… Двенадцать с половиной километров только и успели отъехать от своей хаты…

Он отвернулся и начал откашливаться, как будто чем-то поперхнулся, потом вышел из-за стола, подошел к плите и стал спиной к ужинающим. Николай нахмурился. Ласковое лицо Оути Ивановны подергивалось. Айно кусала губы.

— Микола Петрович, правда, что взрывчатые вещества имеют страшную силу? — спросила Айно.

Степаненко сел снова за стол и сказал слегка охрипшим голосом:

— Да, у динамита, тола, у аммонала… великая сила. Перед ними не устоит и железобетон. Они разносили ко всем чертям и «Тигров» и «Фердинандов»…