Антти Тимонен - В заливе ветров

Когда дверь за Вороновым закрылась, Кирьянен долго еще сидел за столом, размышляя, как ему поступить. Собрание действительно не подготовлено. Говорить на нем надо не о Потапове, а о Воронове. Но как приступить к этому делу, с какой стороны — это он еще не уяснил. Не сомневался он в одном: действия коммуниста Воронова на посту начальника рейда неправильны.

Потапов в тот же вечер уехал обратно на реку. На следующий день Воронов сам хотел поехать на лоток и на Пуорустаёки, но чувствовал себя неважно, и Айно Андреевна категорически запретила поездку.

Пришлось послать Мякелева.

— По пути на Пуорустаёки снимешь Койвунена с лотка и переведешь на новую работу. Пусть он прежде всего восстановит плотину, хотя бы временную, для сплава этого года. Действуй согласно приказу. Проверишь состояние сплава, правильно ли расставлены люди, где коссы и другие сооружения. Словом, проверишь все, что необходимо для успешного окончания работы.

Он открыл дверь и крикнул:

— Кто там дежурит? Позвать конюха! Пусть оседлает лошадь для Мякелева.

Мякелев готовился к дороге. Он негодовал на Воронова, но и на себя тоже. Вот к чему приводит излишнее старание! Сидел бы он в конторе и занимался своим участком, ничего бы не случилось. Какое ему, в конце концов, дело, справится ли Потапов со сплавом или надо другого бригадира? За что же тогда получают зарплату мастера и бригадиры? Это им нужны плотины для сплава, а не ему, заместителю начальника. Пусть они сами и занимаются ими. Нет, пропади они пропадом! Мякелев больше не будет брать на свою шею чужой груз.

Жена встретила его встревоженным взглядом.

— Собирай продукты и одежду. Еду на Пуорустаёки.

— Зачем? — взволновалась Акулина.

— Зачем? — сердито проворчал Мякелев. — Начальства на каждом участке хоть отбавляй, а без меня не могут справиться. Вот и делай за них. А в день получки все тут как тут.

— В чем там дело, туатто? — спросила Анни, вышедшая из своей комнаты.

— Я же сказал: без меня не могут справиться. Если бы я не составил акта о плотине и не сменил бы бригадира, меня бы теперь не гнали в такой путь. И надо же мне было взвалить на себя чужую ношу! Теперь, что ни случись, — поезжай, проверь, доложи, составь акт. Как будто я один!

Конюх, рыжебородый старичок в легких пьексах, подвел к конторе большого, красивого жеребца. Конь перебирал ногами, вырывался из рук конюха и сердито ржал.

Мякелев в сопровождении дочери вышел из своего дома с тяжелым рюкзаком за плечами, в ватных штанах и телогрейке, хотя солнце жарко припекало. Увидев, какого коня ему привели, он невольно остановился. Конюх подбадривал его:

— Не бойся, Лийнакко успокоится, когда на дорогу выйдет!

Мякелев робко подошел к жеребцу. Двое рабочих взяли лошадь под уздцы и дружно подсадили Мякелева в седло.

— Ну, готов? — конюх протянул ему поводья.

Мякелев со страхом смотрел, запрокинув голову, на расстилавшуюся впереди улицу. По ней двигались две ломовые лошади. Дрожащим от страха голосом он закричал:

— Эй, вы там! Уберите прочь кобыл! Этого черта никто не удержит, если понесет! — и судорожно схватился за гриву лошади. Громко заржав, жеребец понесся вперед.

В толпе было только два человека, которые не смеялись над путешественником: Анни, красная от стыда, еле сдерживавшая слезы, и Николай Никулин.

…Никто не видел, как поступил с конем Мякелев несколькими минутами позже. Выехав из поселка, он кое-как успокоил жеребца и смог хотя бы слезть с него. Постояв в нерешительности и смущенно поглядывая в сторону Туулилахти, он направился по дороге, ведя лошадь за собой. Лошадь фыркала, выгибала шею и угрожающе ржала, как будто нарочно пугала шагающего пешком седока.

В клубе было тепло и тихо. Большие стенные часы мерно тикали, и Анни казалось — они идут очень медленно, так медленно, как будто говорят, что впереди еще длинный вечер и спешить некуда. Анни не сиделось дома. Мать вздыхала и охала, что отец отправился в дальний путь. Она не знала и лучше, если не узнает, каким смешным он выглядел.

Девушка сидела за столом, подперев голову руками, и смотрела в окно. На улице и в новом саду клуба гуляли сплавщики с женами. На спортивной площадке парни и девушки играли в волейбол. Анни смотрела на них с завистью. Она никуда не могла пойти, ей было стыдно за отца.

Все военные годы и в первое время после войны Анни прожила у тетки, сначала в эвакуации, а потом в Петрозаводске. Но и живя дома, она очень редко виделась с отцом. Обедать они обычно приходили в разное время. Вечерами отец допоздна засиживался в конторе, а Анни уходила по своим делам. Отца мало интересовали хлопоты Анни, и ее — что писал отец в конторе. Когда они сходились вместе, отец говорил, что с людьми надо держать ухо востро, как будто его окружали одни жулики. Это оскорбляло Анни, она обычно молчала или переводила разговор на другую тему. Но большей частью за столом говорила только мать — о том, сколько дала корова молока, жаловалась на плохое сено, рассказывала про свои сны или про сплетни в поселке. В семье Мякелевых каждый жил своей жизнью.

Но сейчас, сидя за своим столиком в пустом клубе и вновь восстанавливая в памяти утреннюю сцену, Анни не хотела вспоминать о том раздражении, которое вызывал в ней отец своими несправедливыми жалобами, наветами на людей. Да, она знала, что отца почти все в поселке недолюбливают. Ну что ж! Заместитель начальника не может всем нравиться: одним приходится сказать резкое слово, другим отказать в какой-нибудь просьбе. И если люди и осуждают его, то чаще всего потому, что не знают, какую тяжелую жизнь прожил отец, сколько раз он встречал на своем пути людей, готовых перехватить кусок из чужого рта. Пусть отец иногда и ворчит: «Чужую ношу несу!», но работу он, наверное, любит, иначе не просиживал бы в конторе до поздней ночи. Отец не получил того образования, какое получил Воронов или хотя бы она, Анни. Он окончил всего три класса, да и то в старой школе. Как тяжело ему было пробивать себе путь в жизни! И почему она, его дочь, никогда не подумала об этом? И теперь ей казалось, что она ненавидит людей, которые выставили сегодня ее отца на посмешище. Ей не хотелось никого видеть, даже Николая, который тоже присутствовал, когда отец уезжал.

А Николай бродил по поселку, поминутно останавливаясь и оглядываясь по сторонам. Наконец он решился зайти в клуб.

— А я-то тебя ищу, — обрадовался Николай. — Пойдем гулять или кататься на лодке, вечер такой чудесный!

Анни молчала.

— Не стоит думать об этом, — уговаривал Николай.

— О чем об этом? — Анни с гневом взглянула на Него. — Оставь меня.

Но Николай, обычно терпеливо переносивший все ее капризы, сейчас не хотел подчиняться.