Антти Тимонен - В заливе ветров

— А если ты обижаешься, то зря… Тебя потому так резко и критикуют, что уважают.

— Ты что это? Утешаешь? — сердито огрызнулся Воронов. — Избавь, пожалуйста, меня от этого.

— Да что ты, Михаил Матвеевич? Какой я утешитель?

Еще что-то пробормотав, Кирьянен свернул к себе. Довольный собранием, он думал, что все должны радоваться вместе с ним, и огорчился, что Воронов все свел к уязвленному самолюбию. А ведь его, Кирьянена, тоже покритиковали, и довольно основательно.

…Придя домой, Воронов включил свет, но от яркого блеска лампы в комнате стало особенно неуютно. «Надо будет купить абажур», — решил он и тут же забыл об абажуре. Пришла мысль, что у Ольги, наверное, уютная комната, ковры, у нее тепло… И больнее, чем раньше, кольнула мысль, что, может, в ее комнате сидит кто-нибудь в кресле, развалившись, с папиросой в зубах.

Когда-то они так сидели с Ольгой. И сколько было между ними разговоров! Как внимательна была Ольга к нему, к каждому его слову! И как она постепенно охладевала. Да, это верно, вспоминал Воронов, постепенно. Он оказался одиноким еще и при совместной жизни с Ольгой. Неужели было так, что он подавлял ее даже в мельчайших житейских вопросах? Теперь он спокойнее обдумывал письмо Ольги. Как ни горьки были ее упреки, все же было приятнее думать о ее письме, чем о сегодняшнем собрании. Хотя… что-то общее здесь было. Но о чем бы он ни думал, в комнате веяло холодом…

Сильный ветер дул с озера. Волны набегали одна за другой тяжелыми, широкими валами. Чем ближе они подкатывались к берегу, тем уже и острее становились их гребни. Широкая полоса прибрежного песка напоминала пенящийся порог. Волны смыли с прибрежного песка обуглившиеся остатки потухших костров, как будто никто — ни рыбаки, ни гуляющая в субботний вечер молодежь — не задерживался здесь послушать тихие всплески волн. Буря прогнала людей с песчаного берега, а суда с открытой воды.

Сюда, на бурлящий пеной берег, пришел только один человек. Ветер трепал его брезентовый плащ и сердито выбрасывал искры из его папиросы. Маленькая собачка с острой мордой стояла возле него, боязливо помахивая хвостом, когда хозяин смотрел на нее.

Буря подняла воду на реке Туулиёки. Вчера нескольку пучков бревен сорвались с цепей, уплыли на озеро и рассыпались. Их собрали, но все-таки Воронов решил посмотреть, не выбросило ли часть из них на берег. По правде говоря, ему было трудно идти на запань, где он мог встретить Кирьянена или Кюллиева. Еще станут смотреть соболезнующими глазами: как, мол, обдумал, за что тебя критиковали на партийном собрании? Да, он думает уже третий день. Мало ли он сделал для сплава? Мало ли он сделал для механизации? Кто достал лебедки, локомобили, сплоточную машину? Он с Александровым. Он не верит в способности людей? И кто это говорил? Кюллиев и Кирьянен. А по чьему почину один из них стал мастером, другой механиком? По его, Воронова. Кто поддерживал Александрова в его новаторстве? Он, Воронов…

Большая волна помчалась к берегу, крутя вырванные со дна водоросли. Приближаясь, она шумела сильнее других и, разбившись о песок, выбросила брызги прямо к ногам. Воронов пошел по направлению к поселку.

Его упрекали и в том, что он сам пошел разбирать затор. Тут он, конечно, допустил ошибку, но есть же ошибки, которые не все способны совершать. Пошел бы Кюллиев на затор? Ну, Кюллиев, быть может, и пошел бы, но мало ли людей, которые безупречны лишь потому, что неспособны к действию? Почему-то вспомнилось, как Ольга однажды, после боя под Цинтеном в Восточной Пруссии, упрекала его за то, что он зря подставил себя под огонь. Но в этих упреках было столько теплой ласки, что с того дня Воронов стал еще больше любить ее.

Зорька остановилась и, навострив уши, смотрела на холмик. Из-за холма появился мальчик в слишком большом для него плаще.

— Михаил Матвеевич, — крикнул мальчик, — вас ищут в поселке.

— Сейчас приду, — машинально ответил Воронов и вдруг подумал: «А что же, собственно, произошло? Почему он избегает людей, бродит по берегу, словно лунатик, когда другие заняты работой?» Спросил мальчика: — А ты, Минко, собираешься рыбу удить?

— Да, в устье реки. Там вот такие большущие окуни…

Но Воронову было не до окуней. Он заторопился в поселок.

В конторе ждал Койвунен. Мякелев успел шепнуть Воронову, кивнув на Койвунена:

— Хорошие вести принес. Я же сказал тебе, что они справятся. Опять я оказался прав!

Воронов сухо поздоровался с Койвуненом и повел за собой в кабинет. Койвунен сел и задумчиво пососал трубку, в которой не было огня. Воронов протянул ему спички, открыл окно. Крепкий синий дымок узкой полоской заструился через открытое окно на улицу.

— Почему не сразу приехали, когда я вызвал вас? — сухо спросил Воронов.

— Никак не мог, Михаил Матвеевич, — сказал Койвунен и, помолчав, будто что-то обдумывая, продолжал: — Трудно там было, но теперь, кажись, все. Хвост сплава миновал Пожарище.

— Уже Пожарище?! — Воронов обрадовался. — Значит, все в порядке!

— Да, в порядке.

Воронов и раньше не очень ясно представлял, как он будет объясняться с Койвуненом. Надо бы наказать его за непослушание. Но, с другой стороны, Койвунен мог сослаться на то, что не справился бы с бригадирством. Да и положение дел ему было виднее там, на месте. А теперь, после партийного собрания да еще после такой новости, он уже совершенно не знал, как говорить с этим старым сплавщиком.

— Значит, вернулись? Ну что ж, идите отдыхайте с дороги.

— Да что мне отдыхать? Не устал я, на машине приехал. Где я буду работать?

— На сортировке.

— Что ж, дело знакомое. Так можно идти?

Воронов кивнул головой, потом вдруг спросил:

— Как там Пекшуев? Справляется?

Койвунен взглянул на дверь, за которой работал Мякелев, и довольно громко сказал:

— А он тоже отказался от бригадирства. Посмеялись мы над приказом Мякелева, да и ладно, а работами по-прежнему руководит Потапов.

— Ладно, идите отдыхать.

Когда Койвунен вышел, Воронов взялся за телефон, чтобы соединиться с Пуорустаёки. «Как хорошо, что они передвигают телефон с хвостом сплава!» — подумал он.

Пока на Пуорустаёки искали Потапова, Воронов успел обдумать, как он будет с ним разговаривать. Если не легко было победить себя и признать свою ошибку, то еще труднее будет убедить Потапова принять отнятую было должность, хотя он и руководит бригадой. «Конечно, он теперь будет язвить и издеваться, прежде чем согласится», — думал Воронов.

Наконец позвонили из Пуорустаёки. У телефона был Пекшуев. Не ожидая, что скажет ему начальник, Пекшуев сообщил, что работами попрежнему руководит Потапов, и не плохо — хвост сплава уже ниже Пожарища. Приказа Мякелева о назначении его бригадиром он всерьез и не принял.