Антти Тимонен - В заливе ветров

— Тем легче вам рассказать, — не отступала Айно. — И еще один вопрос: вы довольны тем, что Степаненко сделал на сплоточной машине, в мастерских и на электростанции?

— Скажите, вы смеетесь надо мной? — спросил уже с раздражением Воронов.

— А почему я не могу спрашивать серьезно? — в голосе Айно послышались нотки обиды.

— Ну конечно, можете, — ответил Воронов примирительно. — Я ведь тоже разговариваю о болезнях. Но ваши вопросы меня в самом деле поставили в тупик. Добро бы вы интересовались больницей. Там тоже надо бы сделать ремонт, но я никак не соберусь. Но производственные дела сплавного рейда! Этого я никак не ожидал! Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом.

В дверь осторожно постучали. Немного раздраженным голосом Воронов крикнул: «Войдите!» Увидев на пороге Матрену Павловну, чуть не выругался. Ее только и не хватало!

Матрена Павловна выглядела очень нарядной: в синем шелковом платье и в новой с большими полями шляпе. Шляпа была отделана широкой шелковой лентой, такой, какую она носила в молодости. «Точно гадалка!» — мелькнуло в мыслях Воронова, когда он взглянул на ее наряд.

Она открыла дверь, смущенно улыбнулась, но, заметив Айно, сжала губы.

— Миша, я зашла спросить, может быть, тебе нужно помочь? Ты так утомляешься…

— Ничего мне не нужно, — раздраженно сказал Воронов. — Идите, Матрена Павловна. У нас тут дела.

Матрена Павловна удалилась, опустив голову и не поднимая глаз.

— Почему вы так сердито говорили с ней? — спросила Айно. — Я думала, что вы более дружелюбно относитесь к людям. Может быть, лучше, если и я приду в другой раз? — Айно на самом деле собиралась уйти.

— Что вы, не уходите, я очень прошу, — смутился Воронов. — А с ней мне не о чем говорить. Не люблю людей, равнодушных к работе. Такие люди вообще опасны. Вы не находите? — И с горечью подумал, что опять говорит не о том. Ему ведь хотелось рассказать о своем душевном разладе, об Ольге, об одиночестве. Ему так хотелось сочувствия, доброго слова…

— Значит, вы интересуетесь нашими производственными делами? — спросил он с деланой сухостью.

— Я хотела написать о них Петру. Его во всяком случае эти дела интересуют, — ответила Айно.

«Следовало бы тебе, Михаил Матвеевич, самому догадаться, ради кого Айно тебя расспрашивает», — выругал себя мысленно Воронов. А он уже собрался выложить ей свои беды. Сочувствия искал… Девушка же потому, может, и навещает его, чтобы получить «информацию» для своего Петра.

Воронов отошел к окну. «Какой отвратительный двор!» — впервые заметил он. На улице бегали дети и что-то громко кричали, кого-то ловили. «Действительно, галдят целыми днями под окнами!»

Айно, заметив, что Воронов чем-то расстроен, почти про себя промолвила:

— Ну, я пошла.

— Подождите, — Воронов подошел к столу, официальный, сухой. — Вы же спрашивали, что написать Александрову о положении на запани? Я уже написал об этом, а вы постарайтесь написать о чем-нибудь другом. Это будет ему приятнее…

Он протянул Айно только что написанное письмо:

— Может, по пути опустите в почтовый ящик?

Айно вышла с письмом в руках. Постояла на берегу, вслушиваясь в задорные, веселые крики купающихся детей. Они соревновались в ловкости. Было забавно смотреть на это соревнование: двое становились на бревно друг против друга и начинали ногами вращать его. В конце концов кто-либо один, а то и оба падали в воду, но снова влезали на бревно и продолжали свою игру. Смелый народ!

Но все время, пока она смотрела на игру, странное чувство томило ее. Ей было жаль Воронова. Вот он стоит у окна, один в пустой комнате, о чем-то думает, а радости, такой, с которой живет теперь Айно, у него нет. И тут уж ничего нельзя поделать!

Она бросила письмо Воронова в почтовый ящик, затем быстрым шагом пошла домой и там тотчас села писать Петру о том, как она ждет его и как ужасно одиночество.

«Милый, чем меньше остается дней до нашей встречи, тем счастливее я чувствую себя… Как я жду тебя, никто не знает. Нет, неправда, есть один человек, который мне как мать родная, сердцем угадывает все. Это Оути Ивановна. Опять, наверное, пойду к ней…»

Нет, она не станет ему сегодня писать об электростанции. Тут Воронов прав!

На сплавном участке Туулилахти был день выдачи зарплаты. Большая толпа собралась вокруг стола кассира. Расчеты со Степаненко задержали всех. Из-за чьей-то халатности многие его работы не были учтены, и теперь Степаненко получал деньги и за работы, выполненные несколько недель и даже месяцев назад.

— Кто-то напутал, — объяснял Мякелев. — За одну и ту же работу вам, Степаненко, выписали два наряда, но под разными датами. Оба на взрыв камней на Пуорустаёки.

— Степаненко их и взрывал два раза, — заступились сплавщики.

— Взорвать-то взорвал, но который же из нарядов правильный? Одни и те же камни не нужно было взрывать дважды.

— Нет, конечно, — согласился Степаненко, уставший от всей этой путаницы. — Возьмите любой из двух, а потом выясните.

Сплавщики долго доказывали Мякелеву, что взрыв камней после крушения плотины, — это одно дело, а взрыв камней там, где был по вине Воронова затор, — совсем другая работа и в другом месте.

— Не могу подписать такие наряды, — упирался Мякелев. — В нарядах значится одна и та же река, одно и то же название. Придет комиссия и придерется… Кто будет отвечать?

Рабочие зашумели. Как же так — человек работал, а платить не платят? Мякелев только разводил руками: ничего нельзя сделать. Положение окончательно осложнилось, когда стали начислять деньги за работу Степаненко на сплоточной машине и в механической мастерской. Нарядов на эти работы накопилось много, но Мякелев без Воронова или Александрова не знал, как оценить их.

— Да они ни в каких расценках не значатся! — оправдывался он. — А раз не значатся, значит и платить не можем.

Раздался громкий смех. Мякелев повысил голос:

— Где вы находитесь? Не знаете, как вести себя! Подходите по одному, а то никому платить не будем!

Воронов и Кирьянен услышали шум в комнате кассира и зашли туда. Воронов сам проверил наряды. Степаненко получил зарплату полностью. Потом Воронов, сделав знак Кирьянену, зашел следом за Мякелевым в его комнату.

— Что такое? — спросил Мякелев, чувствуя недоброе.

— Что, что!.. — Воронов побагровел от гнева. — Как ты будешь теперь смотреть в глаза рабочим, когда над тобой сороки смеются? Заместитель начальника не знает, как платить за работу! Понимаешь ты это?! — Воронов все повышал голос, побагровел от внезапного гнева. И вдруг сказал тихо, что для Мякелева было еще страшнее: — А теперь уходи! У нас тут еще разговор с товарищем Кирьяненом.