Антти Тимонен - В заливе ветров

Прошло уже несколько лет после войны, но страх Мякелева не уменьшался. Наоборот, увеличился! Ведь он был уже заместителем начальника сплава, а чем выше пост, тем больше завидуют тому, кто этот пост занимает, — так думал Мякелев. Да и поводов для страха прибавилось.

Даже простые мастера в эти годы закончили лесной техникум или занимались самостоятельно, а у Мякелева не было никакой специальной подготовки. Каждый год на сплав привозили новые сложные машины, сплавщики научились работать на них, а Мякелев и не пытался с этими машинами ознакомиться. Он чувствовал, что люди чуждаются его, и думал, что все они подкапываются под него. Единственным его оружием была осторожность, максимальная осторожность во всем. Но в последнее время он, как ни остерегался, очутился меж двух огней. Приказы и инструкции сплавной конторы и треста были строгими, а Воронов поправлял их, когда считал это нужным, и Мякелеву ничего не оставалось делать, как слушаться своего начальника. Он понимал, что без Воронова не мог бы справиться с работой. Он завидовал Воронову, который ничего не боялся — ни книг, ни машин, ни треста, ни министерства, ни дождя, ни мороза, а из прошлого Воронова Мякелев знал, что тот не боялся даже смерти.

Работать Мякелеву становилось все труднее и труднее. Раньше ему не приходилось ломать голову над тем, сколько же надо платить за ремонт той или иной машины. Весь ремонт машин производили или в центральных мастерских сплавной конторы, или в Петрозаводске, и оттуда поступал готовый счет. А сейчас надо было опасаться каждой бумажки, которая поступала из своей же механической мастерской. Мякелев всегда надеялся на приказы и инструкции — нужно было только выучить их, и тогда никто не сможет придраться. Теперь он начал бояться даже инструкций и приказов, так как в них каждый раз содержалось что-нибудь новое, чего он не понимал.

Воронов заметил испуг Мякелева. Ему даже стало жаль своего заместителя. Он начал говорить более дружелюбно. Рационализаторские предложения рабочих свидетельствуют о техническом росте масс. Все стремятся к тому, чтобы механизировать возможно большее количество трудовых процессов. Было бы преступлением препятствовать этому стремлению рабочих. Наоборот, надо поддерживать их. И даже больше — руководство должно идти впереди. На запани действительно слишком много силовых установок. Надо добиться того, чтобы был установлен центральный источник энергии, а для этого необходимо спешить с постройкой электростанции…

Воронов говорил своему заместителю то, что ему самому говорили на партийном собрании и о чем он так много думал в последнее время. Теперь ему уже казалось, что истины эти очень просты, что стоит их высказать, и каждый поймет. Вот понимает же Мякелев! Это видно уже по тому, как он внимателен…

Мякелев слушал и кивал головой. А что еще он мог делать?

Зорька ожидала хозяина на крыльце конторы. Когда Воронов вышел, она побежала впереди него к дому, но хозяин повернул в сторону прибрежной улицы. Зорька нерешительно приостановилась, потом вдруг ринулась обходной тропинкой к электростанции. Она не ошиблась. Через некоторое время туда пришел и Воронов.

Из сплавной конторы приехал инженер для установки оборудования электростанции. Локомобиль был поставлен на прочное цементное основание. Кирьянен с тревогой следил за инженером, который, мрачно нахмурив брови, измерял помещение стальным метром, затем делал какие-то вычисления на бумаге и опять раскладывал свой метр. Воронов тоже напряженно ожидал, что скажет инженер: могло же случиться, что они с Кирьяненом и Степаненко ошиблись в расчетах. Зорька почувствовала тревогу хозяина и поняла ее по-своему — она смотрела злыми глазами на инженера и, казалось, готова была разорвать этого человека. Но Зорька ошиблась. Чужой человек оказался не таким плохим, каким выглядел. Он сложил свой стальной метр и сказал Воронову что-то такое, от чего тот облегченно вздохнул и сразу повеселел. Зорька сочла необходимым помахать приезжему хвостом.

Кирьянен вытащил из кармана носовой платок и вытер затылок, хотя внутри нового, еще пахнущего смолой здания было совсем не жарко.

— Теперь мы, вероятно, уже можем натягивать провода? — спросил Воронов у инженера.

— Можно, — согласился инженер, — я задержусь здесь еще несколько дней. Пусть Степаненко поможет Кирьянену. Он, кажется, очень толковый человек.

— Хорошо, хорошо! — обещал Воронов. — Кого только потребуете.

Когда все вышли из здания электростанции, Зорька припустилась к конторе, но снова ошиблась. Воронов направился домой.

Умывшись, Воронов уселся за письменный стол, взял чистый лист бумаги и написал: «Здравствуй, Петр Иванович!..» Он бранил себя за то, что не писал Александрову уже три недели. Он бросил бумагу в корзину и начал заново: «Дорогой друг, Петр Иванович!..»

Сегодня он решил написать два письма — Александрову и Ольге.

Александрову он написал почти шесть страниц — обо всем, что в последнее время произошло на запани. Еще раз перечитав последнее письмо Александрова, он прибавил: «Напрасно ты беспокоишься. Все идет полным ходом и с электростанцией и с мастерской. Грешным делом, я боялся, что работы по механизации приостановятся после твоего отъезда. Но не такой у нас народ! За мои сомнения намылили мне немного шею». Написал он и о партийном собрании, о Кирьянене, Степаненко, отце и сыне Кюллиевых. «Приезжай скорее, работы хватит еще и тебе».

Трудно было писать Ольге. Долго он ломал голову над первой строкой. «Милая, дорогая…» не могло теперь соответствовать содержанию письма. И не хотелось обидеть сухой официальностью. Что бы ни случилось между ними, они должны остаться друзьями и никогда не обижать друг друга.

Он долго сидел, писал, рвал бумагу, снова писал и снова рвал и не заметил, как подошло время врачебного визита. Айно все еще числила его больным и навещала раз в день.

Айно пришла в легком летнем платье без рукавов. Ее плечи и руки уже загорели, на щеках играл румянец.

Воронов поднялся навстречу врачу. Айно расспросила, чувствует ли еще Воронов головную боль и какой у него аппетит. Воронов отшучивался, что его ничто не беспокоит, кроме лени, и что он способен съесть даже поджаренные в масле гвозди.

— Расскажите мне о чем-нибудь! — попросил Воронов.

— О чем?

Воронову все равно — о чем угодно: о больнице, о цветах, о книгах, которые она читает, хотя бы о нарядах, о которых женщины с удовольствием беседуют между собой. Но Айно вдруг задала вопрос, который Воронов меньше всего ожидал:

— Я видела, что вы шли от электростанции. Что сказал инженер?

— Вы хотите, чтобы у меня действительно заболела голова, — попробовал Воронов отшутиться. — Об этом я и так вынужден думать целые дни. У вас совершенно нет жалости.