Александр Патреев - Инженеры

Перед отъездом ей так и не удалось увидеть его, — не иначе, прятался. Теперь и это объяснялось легко.

На луговине у ближнего барака, сколоченного из фанеры, горел костер и женщины готовили ужин. К ним, направляясь из лесу, шагали через дорогу землекопы с лопатами на плечах. Некоторые бараки были заселены — из раскрытых окон глядели ребятишки, кое-где уже зеленели цветы, на веревках под окнами шевелилось на ветру белье, на пустыре бродили козы, — так человек начинал обживать новые места, нехоженые прежде.

В улице лежали грудами бревна и свежие доски, пахнущие теплой смолой. К одному из недостроенных бараков подъехала грузовая машина с темными заляпанными грязью бортами, и трое рабочих принялись разгружать незастекленные рамы. Они клали их прямо на сырую луговину, неаккуратно, броском, и некоторые рамы были уже покалечены.

«Что это они? — удивилась Варвара. — Разве так можно? Надо будет в парткоме поговорить». — Но через минуту, не стерпев, спрыгнула с телеги и, подойдя к рабочим, спросила строго:

— По-другому неужто не умеете? Или не жаль?.. Свое бы так не бросали… Подложите слеги или доски.

Много было на площадке всяких начальников, и, видимо, приняв ее за одного из них, парни начали делать, как было велено.

Варвара вернулась к Кате.

На одном из бараков плотники настилали крышу, бойко постукивая молотками, а под окнами несколько женщин разгружали кирпич с подвод — в нем было много боя. Значит, некому доглядеть и за этим…

Грузчицы продолжали идти вдоль улицы, вернее, пустырем, где лежали бунты бревен, досок и камней.

Оглядывая все вокруг, Настя Горохова то и дело показывала им куда-то.

— Объясняет… а сама первый раз тут, — улыбнулась Варвара.

Глубокие канавы, прорезающие лесную равнину по всем направлениям, груды древесины, железа, кирпича, новые бараки, из которых валил первый дымок, насыпи и мосты, которые встречались по дороге, местами раскорчеванные пустыри, и то, что читала Варвара в газетах, — все теперь срасталось в одно, огромное, величественное, невиданное прежде, приобретая живые очертания… И вот над всем этим неохватным зеленым простором главенствуют цехи завода — из камня, железа, бетона, стекла!.. В мечтаньях Казанцевой все это было гораздо ближе, чем в действительности, но она уже готова была идти всюду, куда пошлют, чтобы участвовать в рождении завода и торопить сроки, которые однажды указала партия…

Так начали переплетаться в ней прежние и новые заботы…

Борис Сергеевич Дынников оставил свою машину, где засосала ее добротная ключихинская грязь, и пошел тропой, пробираясь меж кочек и пней недавно срубленного леса.

Под ногами мягко подавалась разбухшая скользкая тропа. Большое, старательное солнце семь дней обсушало землю после дождей, — но еще долго ему не выкачать водоносных ее жил.

Сложенный в груды лесок умирал, и прелый, будто грибной запах исходил из потемневших бурых листьев. Из-под вершин, поверженных на землю, выбивался на тропу прозрачный ключ.

Дынников раздвинул ногой слипшиеся лапчатые ветви и увидел его начало: студеной струей бесшумно сочился он из темных глубин, и когда инженер, пробуя его силу, наступил на родничок, вода — проворная, хитрая, неукротимо злая — обступила кругом, стала мутной и быстро заполнила яминку, образовавшуюся под ногами.

Контора была отсюда неподалеку.

Это временное сооруженьице, наспех собранное из досок, крытое тесовой пологой крышей, перегороженное внутри фанерными переборками, длинное, низенькое, с широкими квадратными окнами, приподнятыми к карнизу, — было самой первой постройкой. С неделю одиноко стояло оно здесь, на расчищенном пустыре, знаменуя собою начало крупных работ.

Едва ли пригодится оно на что-нибудь впоследствии, но теперь помещалась тут временно главная контора административного центра, и люди протоптали к ней много дорог и троп.

Не без любопытства взглянул на нее Дынников… Даже завалинка появилась нынче вокруг нее, и вырыт неглубокий ров, чтобы стекала вода… Но чья-то забота была скорее трогательной, чем полезной.

У дверей кабинета дожидалась очередь — десятники, бригадиры, инженеры, рабочие. Дынников принял сперва инженеров — прорабов по участкам, а когда отпустил их, то часть бригадиров и рабочих ушла вместе с ними, — вопросы оказались общими.

Шел третий месяц подготовительных работ. Законы больших масс людей и материалов вступали в действие; тысяча строителей нуждалась в жилье, тридцать пять грузовых машин заправляться горючим бегают в город и там же ночуют в чужих гаражах — своих пока нет: даже питьевой воды не имеет пока площадка, а три артезианских колодца только заложены. К первому июля намечена закладка основных цехов, к этому времени нужно построить гавань; запасти кирпичей, гравия, речного песку, бутового камня, — а все это измерялось огромными, почти астрономическими цифрами.

Несколько караванов барж со строительными материалами находились в пути, срок их прибытия приближался, — а гавань не была готова и наполовину.

Чтобы обеспечить намеченные сроки и объемы работ не хватало людей, но и тех, что уже работали на площадке, негде было разместить.

Люди приходили группами, парами, поодиночке, все требовали жилья; получив же отказ, уходили на другие стройки, или искали пристанища в Ключихе и Медведеве, которые скоро оказались перенаселенными.

Поэтому с полмесяца тому назад стихийно начали вырастать землянки в песчаных сухих буграх к северу от Ключихи. Землянки — без окон, с крышами из нетесанных горбушин, засыпанными сверху землей. Тут варили пищу в котлах, железных тазах и ведрах, а мыться ходили на реку… За этим земляным поселком закрепилось ироническое название — «Кавказ».

Отведав такого жилья, многие сбежали, захватив выданные спецовки, обувь, инструмент, и все, что можно было забрать с собой, а те, кто оставались, работали вполсилы, часто прогуливали; промочив на площадке ноги, бросали работу. Эта неповоротливая, непослушная машина туго поддавалась управлению.

Два дня тому назад на третьем участке уронили экскаватор, у другого оборвали трос. Работы на канавах сократились. С утра до вечера мотались инженеры по своим участкам — и нигде, в сущности, не успевали. Десятники, пришедшие со стороны, диктовали цены, и Дынников сам возился с ними, уговаривая, стыдя, угрожая.

Вот и сейчас перед ним стоял, переминаясь с ноги на ногу, точно пришел поговорить на досуге, степенный, широкогрудый десятник Мокроусов — рыжий, весь в волосах, с желтыми хитрыми глазами. По всей видимости, он уже сговорился с теми десятниками, работавшими до него; они стояли теперь в коридоре, поджидая, на чем сторгуется Мокроусов, чтобы потом и самим заломить такую же цену.