Виктор Лихоносов - Когда же мы встретимся?

— У моей подруги.

— А то приезжайте к нам, я одна. Где Димка-то? Ну, приезжай без него, потом и навестите Свербеева вместе.

Наташа стирала. В большой комнате они, мельком взглядывая друг на друга, поболтали минут сорок. Обе оживлялись, когда дело касалось мужей, главным образом их странностей.

— Не-ет, они ненормальные, это за версту видно, — говорила Наташа непререкаемым тоном, в котором таилось скорее довольство, нежели обвинение. — Как мы их терпим? Из них только Никита серьезный. А мой, твой или Свербеев — это с ума сойти. Егор, он же кран не закрутит. Поломайся что — не закрутит и не починит. Он мне бельевую веревку три дня натягивал!

— А Димка! — подхватывала Лиля. — Послала как-то единственный раз в магазин, он выбил чек в кассе, положил в карман и три дня носил его, пока я не спросила: «А где же крупа, конфеты, колбаса?» Надо же! — три дня таскать в кармане! Газет накупит и читает дорогой.

— Зато Егор мой славится выращиванием овощей на даче у сестры. Посадит и улетит. Уже все желтое, в зарослях. Я не езжу.

— У нас мать этим занимается.

— Или их встречи, — вспомнила Наташа. — Ужас! На кухне запрутся и до двух-трех ночи бубнят, курят. Решают проблемы! Хуже баб.

Едва ли женщины замечают, какую обиду они наносят друг другу, как пробалтываются и теряют тонкость. Наташа вдруг пустилась защищать Владислава.

— Ему не так-то легко найти невесту, понимаешь?

Лиля молчала.

— Он видишь какой, — продолжала Наташа, — Ему необязательно, чтобы его любили, важно, чтобы он любил. Понимаешь, да? Есть у человека маленькая простенькая мечта: полюбить кого-то, больше ему ничего не нужно: ни славы, ни денег.

— У всех это так просто, почему же ему нет достойных?

— Он ищет похожих… на тебя, — сказала Наташа.

— Что значит… похожих?

— Внешне, наверно.

— Глупости какие…

— Он вчера мне звонил. «Ах, матушка, заеден Москвой, хочу прочь, — карету мне, карету! Опять видел во сне Лилю, и с такой близостью и жалостью к ней, что проснулся и заплакал. Нет ли у тебя хорошей подруги?» Мне его жалко иногда.

— А кто у вас еще бывает? — спросила Лиля, чтобы увести разговор в сторону.

— Кривощековские, — звонят, ночуют, я устала от них. Единственное — Никита приедет, так я рада, это мужчина, у него и разговор мужской. Я поотвадила многих, — какие-то школьницы нашлись, в кружках в Доме пионеров вместе занимались, че-орт-те кто звонит. Кружки, танцы, а там кто их знает. Никому уже не верю. Так просто ничего не бывает: всем что-то нужно.

— Свербеев?

— Он два раза в году звонит из больницы. В Первой градской его лечат. Ты его видела хоть раз?

— Мечтаю увидеть, — сказала Лиля.

— Большое дитя. А Егор и за границей друзей позавел. Югославия, Болгария, ФРГ, даже французы у нас были. — Начинались минуты гордости мужьями. — Книжки детские шлют. А ему все: Кривощеково, Кривощеково! Главное, ты поверишь, Лилечка, я его отпускаю: езжай, езжай, ради бога! Только не ной. Намерзнешься и вернешься. Бросай свое кино, пожалуйста! Что хочешь вытворяй, я знаю, тебя не переделаешь. Только не изменяй мне даже взглядами.

Что Егора любят женщины, Лиля не сомневалась, но заводит ли он с ними романы — она в точности не знала.

— Егор-то? — каверзно подняла брови Лиля. — Да он святой у тебя.

— Ну… святой не святой, — уверенно сказала Наташа, — а не жалуюсь. Не ловила.

— А Ямщиков? — Лиля все спрашивала, спрашивала, и если бы не ее вопросы, неизвестно, о чем бы они говорили, Наташа как-то рассеянно принимала ее. — Жив-здоров? Что-то его давно не видно в кино.

— Приглашал нас на день рождения. Были Панин, Лиза.

— И Ли-иза?

— А у них ничего нет, — сказала Наташа. — У него прелестная жена. Он дед уже! Двое внуков.

— У нас в городе известно даже.

— То у вас… — точила ее глазками Наташа. — У вас базарная газета, наверное, выходит, — «Бабье утро».

— А Лизу ты хорошо знаешь?

— Со всеми милочка переспала. Устала, наверно. Лет семь назад повезла меня на день рождения. Я тогда дурнее была, никак не могла понять: что за нравы? Приехал муж с молодой женой и детьми, его бывшая жена с любовником и детьми от мужа этого, приехала старая любовница с любовником своим, и все между собой в нормальных отношениях. Жены шушукаются, секретничают, никаких неловкостей, ревности, обид. Добропорядочная свалка! Это что такое? — думаю. Самая наглая деревенская баба никогда бы не потерпела этого! Насмотрелась я. Еще — забыла — старший сын с третьей женой прискакал. Милейшие отношения! И Лиза с хахалем… Ты что-нибудь успела купить?

— Да ничего хорошего нет.

— Надо было написать, я бы тебе поискала. А расцвела. А я… не выхожу из квартиры. Были бы мы как некоторые, не будем уточнять кто, нарядились бы сейчас и к кавалерам.

— Что-то ты, вижу, много говоришь об этом.

— А что мне еще делать? Егор на море не возит, все са-ам. И сам-то он, бедняга, пять лет в отпуске не был. Как студию закончил, начинал сниматься в Изборске, так и летает, — представляешь! Заведу любовника, — засмеялась она. — А чо? Егор говорит: «А чо?» Валенок сибирский. Нет, он хороший, хороший. Всегда звонит два-три раза в неделю, а тут… да дней десять уж. И ни звука.

— Сегодня позвонит.

— Ты же одна едешь? Дима в Кривощекове? Вот и Егор туда же правит.

Лиля повернулась к зеркалу, сравнила себя с Наташей и подумала, о чем ее спросить еще.

— Ну а… а Никита как живет?

— От него не узнаешь. Гитару на колени и мычит. «Скажи хоть, как с бабой своей живешь, что в Париже видел?» — «Мечты и звуки». Вот он все умеет. Его жена барыня.

— Ну а…

И уже нечего было спрашивать о жизни, которая ее не задевала; у нее же Наташа ни о чем не спросила хотя бы нарочно.

Лиля обошла комнаты, посмотрела библиотеку, детские кроватки, шторы, мебель; Наташа стала мыть посуду.

— Хорошо у вас, — похвалила Лиля. — Палас где брали?

— В Риге.

— Я мечтаю о паласе. И хорошо, что ковров нет. Я тоже никогда не буду себе покупать.

— Может, чаю попьем?

— Спасибо, но уже поздно.

— Ну, приходите вместе. Что надо будет, пиши.

Так, лениво отдав долг вежливости, они расстались. Когда хлопнула за спиной дверь, подумалось о том, что Наташе она за какой-нибудь час надоела смертельно. Но почти всем кажется что-то похожее, если долго топчутся у порога и потом резко закрывается дверь…

В это же время по дорожкам Донского монастыря ходили Свербеев и Дмитрий. Свербеев лежал неподалеку в больнице, его отпустили погулять во двор на часок, но Дмитрий сманил его сюда. Только что шли по улице: афиши, призывы на щитах, названия магазинов, номера троллейбусов… и вот за каменными стенами — другой мир. Счищая с надгробий перчаткой снежок, читали они надписи: «…всей добродетельной и истинно христианской жизни ея было 24 года 10 месяцев и 19 дней…»; «И да приидет на нея милость твоя Господи спасение твое по словеси твоему»; «незабвенному другу от неутешного супруга с четырьмя сиротами…» Опять все знакомые имена: В. Л. Пушкин, Сумароков, Чаадаев, Одоевский, Херасков, В. П. Тургенева, В. О. Ключевский… Опять думалось: жили-были…