Виктор Лихоносов - Когда же мы встретимся?

До пяти часов вечера сидела она там. Идти — не идти? краснеть за свое появление? Тайное, сладкое с Дмитрием уже много раз с нынешнего утра совершилось в ее воображении. И удовольствием было задержаться у моря еще, поберечь сон невдалеке от хатки Дмитрия.

Дмитрий удивился и растерялся, когда увидел ее во дворе. Вид его передал ей, что здесь она не нужна, и она в какую-то секунду пожалела, что не уехала назад последним автобусом. Кто она, зачем вторглась в чужой двор к квартиранту? У белого колодца стирала тряпочки Боля, а на раскладушке лежал голый по пояс лохматый парень. Слов, придуманных еще в автобусе, уже не скажешь. Она принялась извиняться за беспокойство и глупо объяснять, зачем ей понадобился Дмитрий.

— Милости прошу за мной, — сказал Дмитрий. — Чего так поздно?

— Были кой-какие дела.

— Это Боля, это Антошка.

Лиля поклонилась и смущением выдала себя совсем.

— Давно ты у нас? — спросил Дмитрий в комнатке.

— С двенадцати часов.

— Где ж ты скиталась?

— Сидела у моря.

— Бедная… Антошка! — крикнул он. — У нас хлеба нет. Сбегай. Да становись в очередь.

— Я-ясно.

— Никто не зайдет… — сказал Дмитрий.

Еще входили когда, нагибались в дверях, сердце у обоих застучало чаще, чувство наполняло их, и глаза блестели. То был стыд любви, желания, любви мгновенной, ничего не обещающей, кроме радости в скорые короткие минуты наедине. Они прикоснулись друг к другу, и стало легче; молча, ласковым перебором рук Лиля сказала ему, как исстрадалась она и как счастлива и что она берегла для него и зачем приехала. Даже ее тяжкие, после поцелуев, вздохи говорили ему о том же: о счастье долгожданного уединения…

— Стой, стой так… — шептал ей Дмитрий.

— Войду-ут…

— Это же мой друг Антошка. Стой.

— Я не хочу от тебя никуда уходить…

— Молодец, что приехала.

— Немножко страшно было. А вдруг тебе не понравится? а вдруг нету дома? Тебя тут все знают, начнется…

— На всех не угодишь, — целовал ее Дмитрий. — Уеду — и забудут. Не сидеть же мне вечно в этой станице. Верно?

Она вместо ответа прижалась крепче, угождала ему прикосновением, желала удержать его возле себя навсегда. И нежность Дмитрия воспринимала как согласие. Дмитрий же не думал сейчас о будущем — таковы мужчины.

Они сели друг против друга, рук не разнимали.

— Что ты? — как можно ласковей спросил Дмитрий.

— Нет, нет. — Лиля боялась спугнуть его своей грустью. — Устала и еще не привыкла к твоей комнате, к тому, что… а что Боля подумает?

— Что у меня есть женщина. Я ей говорил. Ничего, отдохнешь, на море сходим. Тебе уже лучше? — клонился он к ней и целовал. — А будет еще лучше. На море…

Она поняла и опустила глаза.

— Побудешь у меня?

Лиля неуверенно и обидчиво повела плечом.

— Раскладушку найдешь, да?

— Как пожелаешь.

Лиля быстро ущипнула его и встала. Дмитрий поймал ее руку и притянул, усадил на колени. Говорить не хотелось, слова сбивали, приятней было молчать и ласкаться.

— Ты рад? — шептала Лиля. — Ты не ожидал, да, что я смогу?

— Не ожидал — и хорошо.

— Я чуть не уехала, — повеселела она. — Уже купила билет, а потом стало жалко, что тебя не увижу. Как это я тебя не увижу? Зачем было торопиться, в автобусе с тобой разговаривать? Я как подумала в последнюю минуту, куда мне возвращаться, — нет! Не хочу, опять то же, В автобусе видела сон.

— Какой?

— Потом. Я часто-часто тебе что-нибудь рассказываю.

— Что, что?

— А всю жизнь свою рассказала.

— И я как раз ее и не знаю.

— У нас ведь еще будет время? И здесь, и…

— В Керчь поплывем?

— Ой, коне-ечно. Я давно нигде не была. — Лиля взглянула на тициановских богинь. — Мы сидим, а Антошка войдет.

— Познакомлю вас.

Антошка притащил полную сумку продуктов, три бутылки вина; они выпили по рюмке и в сумерки пошли к морю. Антошка за столом подшучивал. Лилю представил Боле как «искусствоведа из центра». Боля дошла с Лилей под ручку до беленькой косой хатки у самого берега и сказала ей, что она не спит допоздна и пусть Лиля приходит к ней. Они повернули влево, ступали по траве у волн, говорили о Керчи. Антошка чего-то запинался, отставал, но Лиля звала его. Они как будто гуляли, как будто интереснее всего было изображать Егора, сочинять вслух смешное в своей нарочной глупости письмо и приглашать Лилю в Сибирь и поминать греков, турок и запорожцев, а кто-то над ними и каждый из них понимал одно: близка минута возлюбленных…

— Живешь ты, Дима, прямо в Греции, — сказал Антошка. — Черепки, море, виноградники. А тихо. Неужели правда здесь жил дед Демосфена? Давайте сюда переселимся. Егора заманим. Найдем ему ставку? Ну, завхоза место у тебя есть? Он любит.

— Егору найдем, а Никите, а тебе?

— Я стану декорации писать. Вы как хотите, а я искупнусь!

Они промолчали, подумали: наконец-то их оставляют. Сзади над головою глиняная стена, впереди выступ (туда побежал Антошка), сбоку море, пустое и ленивое. Дмитрий осторожно повернул Лилю за плечи. Она целовалась страстно, шептала ему слова бесконечной верности, торопилась поблагодарить за счастье и — о женская доля! — на всякий случай оберегала свой завтрашний день: «хочу быть с тобой всегда…»

Обратно шли виновато, поодаль друг от друга.

— Устрой меня в гостиницу, — сказала Лиля.

— Ни за что.

— Но, Ди-им… Что подумают!

— Пойдешь к Боле. Надсона почитает тебе.

— Я в гостинице переночую, а утром приду.

— Там мест нет.

— Тебе дадут.

— Мне, но не тебе же. Ты мне так и не рассказала свой сон.

— У нас ведь еще будет время? Ты не прогонишь меня?

— Он не станет тебя искать?

— Я об этом не думаю.

— Он же сказал, что без тебя не может.

— Ненавижу! Вернусь и буду вспоминать только нашу встречу. Ты появился, был снег, помнишь? Я тебя всегда ждала в снег. А ты долго не приезжал.

«Почти все вы, — хотелось сказать ей, — кричите «караул!» в самую последнюю невыносимую минуту. И зря взглядом винишься передо мной, что ты замужем за тем, кого не любишь. С несчастьем или кончать, или не вспоминать о нем».

— Малыш? — позвал он ее. — Ты где?

— Я с тобой. Ой, что это? — Она взглянула под ноги. — Ко-ошка…

Дмитрий присел на корточки и обнаружил пропавшего Болиного кота.

— Спирька! Ах ты плут, донжуан. Куда ты пропал? — Он взял его на руки. — И слепой, и глухой, а все ходишь вспоминать счастье. А Боля тебя ищет.

— Бедный… — погладила его Лиля. — Кто его так?

— Был, скажи, Спирька, молод, горяч, остроумен. Увлекался балами, прогулками. Кавалергарды устроили «темную». Да? Мурчишь. Да, Спирька? Поволочился в свое время? «Сияла ночь, луной был полон сад»?

Они принесли его, отдали Боле.

Антошка опередил их, накрыл стол и опять куда-то исчез.

Лиля сняла босоножки, прилегла на кровать. Еще два часа назад она бы не посмела сделать это. Дмитрий вошел, она улыбнулась ему затаенно.