Михаил Лоскутов - Немного в сторону

Вот лежат начатые деки, с разными монограммами и гербом. Это заветная будущая скрипка «СССР». Это будет новая и лучшая работа мастера, которую он посвятит стране, где все любят музыку, где светло, где не будет забытых гениев на чердаках и кончится трагедия скрипки…

И спина старого мастера снова уверенно склоняется над станком, как сорок лет назад. И снова вспоминаются мне эти одесские ночи, мастерская и трогательный аккорд струны и необычайная жизнь человека, — весь этот тонкий и немного старинный антураж: согбенный старик, пузырь с лаком, скрипка «Шутка» — наивная Пьеретта, показывающая нос, — вежливая и злая шутка над врагами. Это не алхимик, нет, и не Фауст. Но все-таки тут, черт возьми, в этой мастерской, поселилась старая и прекрасная сказка о вечной молодости, жизни и движении вперед.

На фотографии изображен человек, которого душит змея. На лице его написано страдание, и руки пытаются разжать кольцо змеи, толстой как полено.

Задушит змея человека или нет? Действительно ли он с таким трудом хочет освободиться от змеиных объятий, или это только поза для фотографа или публики?

Человек, идущий по проволоке, вдруг начинает насвистывать веселую песенку. У него совершенно равнодушное лицо, и публика не знает, что сейчас в его работе самый опасный момент, полный большого риска. Но вот циркач просит публику быть тише, оркестр перестает играть, артист садится на велосипед и катится на нем по трубе кверху ногами. Тревогу он создает нарочно: он-то прекрасно знает, что в этом меньше риска, чем в хождении по проволоке.

Так и не поймешь этих хитрецов, когда они серьезно волнуются и когда спокойны.

Помню, еще мальчиком я был в цирке и смотрел на тигров за решеткой. Клетка была у самого моего носа, и мне все казалось, что какой-нибудь тигр схватит меня лапой. Такое же ощущение было у всей публики. Она с волнением смотрела на беснующихся в двух шагах зверей, с которыми укротитель никак не мог справиться.

Только один какой-то пожилой зритель смотрел спокойно.

— Мудрует, — говорил он, показывая рукой на укротителя, который в волнении скакал по арене.

— Как мудрует?

— Форсит. Пыль в глаза пускает для публики.

С тех пор в мою душу закралось сомнение насчет укротителей. Неизвестно, где серьезно, а где нет.

На огромном плакате нарисован человек в русской рубахе, с локонами на голове. Он повалил медведя и раскрывает ему пасть. А вокруг расположились львы, собаки, белые медведи и смотрят на эту борьбу.

«Русский богатырь. Борьба человека с медведем», — написано на плакате.

«Бурые и белые медведи и львы. Комбинированная группа зверей в одной клетке», — изображено на всех заборах.

В Москве все знают, что это Николай Павлович Гладильщиков, первый советский укротитель, показывающий свой замечательный номер в цирках столицы.

Многие видели его работу в цирке и благодарны ему за интересное и поучительное зрелище. Многие помнят его лицо и фигуру на афишах. Но на афишах он то в костюме русского богатыря, то в ковбойке, то в индийской чалме. Встретив его на улице без чалмы, в обыкновенной шляпе, многие так и не узнали бы его. Конечно, в жизни он чалму не носит. Это только для арены.

В жизни это простой и тихий человек. Мы недавно были у него в гостях и видели, как он живет и работает за кулисами.

Живет он в комнате вчетвером: он, жена, змея и обезьянка.

Змея живет в большом деревянном ящике. Зовут ее Крошка. Весит Крошка несколько пудов. Лежит она в ящике, закрытая подушками, так как любит тепло, и дремлет. Пока она видит свои змеиные сны, Николай Павлович сидит на ящике и держит в руках обезьянку. Обезьянка дрожит и косится на ящик: она не особенно дружит с удавом. Да и характер у змеи не особенно дружелюбный. Хорошо к ней может относиться только разве Николай Павлович, очень любящий всяких животных.

Недавно она сожрала пятого обитателя квартиры. Это был бульдог Пепо, любимая собачка Гладильщикова. Он куда-то вышел, а удав молниеносно обхватил бульдога своими кольцами и задушил. Когда прибежал хозяин, собаку уже спасать было нечего; нужно было спасать удава: если он проглотит собаку с медным ошейником, то повредит себе внутренности. Николай Павлович успел только щипцами разорвать ошейник, а от собаки и след простыл.

Поэтому змея теперь вылезает из своего ящика только для представления или фотографироваться. Для этого вытащили ее и мы. Вернее, не мы, так как вдвоем с приятелем мы ее не подняли бы, а Гладильщиков, человек необыкновенной силы. В прошлом он не только укротитель, но и всероссийский чемпион по французской борьбе и по поднятию тяжестей.

Поэтому он поднимает змею двумя руками и кладет себе на плечи. Удав медленно обхватывает плечи, ползет, плавно изгибая свои кольца.

Он пытается обвить шею: это инстинкт удава, — но Гладильщиков одной рукой отводит его тело в сторону. Тогда кольцо появляется над головой, и другая рука должна отвести его.

Рука не должна довести смыкание кольца до того предела, когда уже обеими руками нельзя будет вырваться. Кроме огромного напряжения мускулов здесь необходимо и постоянное внимание. Были случаи, которые чуть не стоили Гладильщикову жизни.

Поэтому фотография со змеей правильна. Тут и то и другое: и поза для арены и действительно огромное напряжение очень ответственно работающего человека.

Лев и медведь подвергались докторскому осмотру и должны были быть засняты в момент осмотра. Но ничего из этого не вышло.

Были закрыты все двери. Врач надел белый халат. От клеток до амбулатории были удалены все лишние люди. Из амбулатории были вынесены все хрупкие предметы. Львенок величиной с огромного пса приведен Гладильщиковым и помощником в амбулаторию и выпущен. И вот мы остались в комнате со львом.

Он ходит около меня и обнюхивает мои ноги. Он знакомится со всеми присутствующими и новыми предметами, и все стоят молча, ожидая, пока он успокоится.

Это острое чувство соседства со львом должен был испытать укротитель, впервые встретившийся со зверем.

Теперь он остается в клетке со львами и медведями ежедневно. Это профессия. Что должен ощущать человек, работая по такой редкой специальности?..

Фотографии нам сделать не удалось: свету было мало; дело было дрянь, на языке фотографов — сплошная «шевеленка». Львенка увели и привели огромного медведя. Его повалили, но он вырвался. Я смотрел на человека, который поворачивал медведя, раскрывал его пасть. Гладильщиков был без ковбойки и чалмы, в обыкновенном пиджаке. Он утирал пот со лба и, видимо, устал. Никакой музыки и блеска арены не было. Докторский стетоскоп, которым выслушивают у медведя сердце; обычные докторские вопросы. Но все это внушало еще большее уважение к этому человеку, который отдал себя напряженнейшей работе среди зверей и со зверями.