Андрей Меркулов - Крылья земли

В это время Аксенова вынесли во двор. Из окна больницы было видно, как его несут, и все стояли и смотрели на него из окон, потому что к нему здесь привыкли и его уже полюбили. Два санитара на носилках пронесли его теперь через весь сад под белой простыней; и падал снег, и падало на него с ветвей зимнее серебро… Оно было таким, каким бывает на окне, когда стекло притуманит мороз, но ты отогреешь его своим дыханием.

Какой-то листок, упавший со стола, когда она открыла дверь, кружась, полетел по комнате; она подняла его, закрыла за собой дверь и услышала сердитый голос:

— Закройте дверь! Не делайте сквозняк.

Она подошла к столу и села так близко, что можно было хорошо видеть друг друга.

— Здравствуй, Зина. Ты мне звонила? — спросила она.

— Да. Как ты живешь?

— Может быть, сразу кончим с делом? Меня ждут.

— Пожалуйста. На вас опять поступила жалоба, — сказала Зинаида Павловна таким тоном, как будто жалобы поступали, как газеты, ежедневно.

— Какая жалоба?

— Вот, посмотри.

Зинаида Павловна протянула ей вырванные из простой школьной тетради страницы, похожие на школьное сочинение с грамматическими ошибками. В сочинении было написано, что в хирургическом отделении Петровской районной больницы творятся невыносимые беспорядки: больных морят голодом, простыни дают грязные, разговаривают с ними грубо, врачи не умеют ставить диагноз, больные умирают главным образом по их вине и скоро умрут все сразу. Больница только по ошибке считается на хорошем месте, и горе тому, кто в нее попал. Внизу стояла подпись.

Екатерина Петровна положила жалобу на стол.

— Это Карбовская, — сказала она. — Очень хорошо, что мы ее выписали раньше времени.

— Так у вас реагируют на жалобы? — спросила Зинаида Павловна.

Екатерина Петровна пожала плечами.

— Зачем ты все это говоришь? Ты же прекрасно знаешь, что здесь просто кляуза.

— Это не кляуза, а сигнал. О том, что у вас зазнались, — сказала Зинаида Павловна.

— Почему ты не пошла проверить, а стала отрывать меня от дела? Больница рядом. Могла бы спросить сама больных, сестер. Они бы сказали, кто такая Карбовская. Поступила с радикулитом и все время кричала, что умирает. Четыре раза писала завещание. Требовала отдельной палаты. Грозила прокурором. Мы ее выписали раньше времени по просьбе тяжело больных.

— Но вы ее простудили. Это факт.

— Она хотела в отдельную палату или в маленький коридор. Дежурный врач не подумал и вывез ее в этот коридор, а нянька забыла закрыть там форточку…

Екатерина Петровна почувствовала, что уже устала объяснять то, что заранее известно. И она вспомнила, что ее ждут больные.

— К больным всегда надо относиться чутко. Даже к таким, как Карбовская. У больных травмированные нервы. Врач должен это учитывать.

— Ты мне это говоришь? — спросила Екатерина Петровна.

— К сожалению, именно тебе. У нас уже вторая жалоба за этот месяц. И мы не имеем права не реагировать на то, что пишут трудящиеся, — сказала Зинаида Павловна.

Екатерина Петровна посмотрела на нее так, как будто увидела только первый раз. На самом деле они были очень давно знакомы, но не любили встречаться.

«За что она меня так не любит? — подумала Екатерина Петровна. — Может быть, за то, что и я ее не люблю? Но я никогда не сделала ей ничего плохого…»

Зинаида Павловна сидела перед ней прямая и непоколебимая, как будто она проглотила что-то очень ценное, о чем знает только она сама. Пожалуй, она постарела меньше, чем Екатерина Петровна. Очевидно потому, что волнений было меньше. Но в лице ее всегда было что-то жесткое и неприятное, как деревянное, и это все замечали.

— Мы не сможем это так оставить, — сказала Зинаида Павловна.

«Очевидно, она меня не любит потому, что сама всегда поступает плохо, а я так не могу», — продолжала думать Екатерина Петровна.

— Тебе придется написать объяснение, — опять сказала Зинаида Павловна.

— Что? О чем ты говоришь? Извини, я прослушала.

— Объяснение придется писать.

— Какое?

— Вот об этом случае с Карбовской.

— Ты серьезно?

— Тебя вызвали не для шуток.

— Я ничего не буду писать, — начиная сердиться, сказала Екатерина Петровна. — Ты прекрасно знаешь, что это кляуза. И вместо того чтобы самой ответить Карбовской, когда она к тебе пришла, отрываешь меня от работы и читаешь нотации.

— Напрасно ты так относишься к жалобам. Мы все существуем для народа, — жестко сказала Зинаида Павловна.

Екатерина Петровна встала. Она вдруг почувствовала, как резко забилось сердце. Год тому назад у нее был инфаркт, и она теперь старалась не волноваться по пустякам. Она вдруг почувствовала обиду, — такую, как будто ее обидели давно и незаслуженно, но до сих пор она старалась об этом не думать.

— Я всегда одного не могла понять, — сказала она. — Ты дура или опасный человек, которого надо изолировать от общества?

Зинаида Павловна откинулась на стуле назад и заметно побледнела. Они были одни в комнате.

— Ты понимаешь, что ты говоришь? Ты думаешь, если я рядовой работник райздрава, а ты заслуженный врач, то ты можешь меня безнаказанно оскорблять?

— Это ты меня оскорбляешь. Много лет. Своим существованием. Я не понимаю, зачем ты существуешь. Еще когда мы учились в институте, ты списывала у меня контрольные работы.

— Ну, и что же?

— А потом меня послали в большую клинику, потому что я хорошо училась, а тебя на более легкую работу, административную.

— Ты считаешь, что не должно быть государственного аппарата? За такое заявление можно исключить из партии.

— Я считаю, что надо знать свое дело и везде быть человеком. Разве ты стала такой оттого, что в аппарате? Дело не в том, где ты работала. Как работала — вот в чем дело. Я бы и на твоем месте поступала всегда добросовестно, потому что люблю работать. Ты посмотри, ты все двадцать лет сидишь на одной и той же должности… Потому, что ты не хотела знать дело и думала, как бы повыситься по случаю. А тебя здесь держат только потому, что у тебя идет стаж и ты пойдешь всюду жаловаться, если выгонят. Эх ты, сидячее перпетуум-мобиле!

— Как ты меня назвала? — не расслышав, спросила Зинаида Павловна и, еще больше побледнев, встала из-за стола.

— Как не назови, а только тебя сократить пора. Всем мешаешь работать.

— Ты еще не заведующий райздрава, чтобы сокращать.

— Не понимаю, как тебя держат. Специализировалась сначала на венерических и кожных болезнях, а теперь руководишь хирургией.

— Не твое дело.

— Как не мое? Ты мне мешаешь работать. Зачем ты меня вызвала, когда знаешь, что в клинике много работы?

— Я имею право вызывать.

— Только не по пустякам.

— Значит, ты называешь пустяком жалобу трудящегося?