Андрей Меркулов - Крылья земли

Корзинкин покорно закрыл глаза. Она стала смотреть, как ему делают клизму, а потом все это затруднилось и затянулось, и она стала делать сама. Вместо двадцати минут она пробыла у него час, пока все не кончилось благополучно. Но в поликлинику она уже не успеет, потому что Корзинкин не уложился в график. И она с ожесточением подумала, что хорошо бы сюда Зиночку, чтобы она делала операции, перевязки и клизмы, а потом бы рассуждала о графике. Она вспомнила, как однажды на совещании в райздраве, когда речь шла о том, что врачи по либеральности дают слишком много лишних дней по больничным листам, Зинаида Павловна предложила установить твердую норму на каждое заболевание: три дня на грипп, четыре на ангину. Екатерина Петровна представила себе тогда эту организованную картину — как больные по расписанию болеют и в установленный срок, как заводные, встают с постели и пружинисто шагают на работу. Ей это напомнило описание аракчеевских военных поселений или немецкое: «Ерсте колонне марширт, цвайте колонне марширт…»

Долгий, невыносимо долгий день продолжался. Она побыла на перевязках, а потом все же села писать. Наконец к семи часам все было кончено и она собралась домой.

В это время она вспомнила, что сегодня дежурит Татьяна Юрьевна, Таня, молодой врач — это было первое ее самостоятельное дежурство. Екатерина Петровна хорошо знала, что такое первое дежурство.

Она позвонила домой, мужу. Пока телефон был занят, она еще успела вспомнить о том, что у Зинаиды Павловны и муж такой же, как Зинаида Павловна: самодовольный, ограниченный, страдающий «потребительским» отношением к жизни — как страдают, например, катаром желудка.

В это время телефон соединился, и она сказала, что сегодня домой не сможет приехать, а останется ночевать в больнице.

Первые два часа прошли спокойно. Потом привезли шофера с вывихом руки, только что после автомобильной аварии; Таня могла с этим справиться сама, и Екатерина Петровна не стала выходить из кабинета. В двенадцать она легла на своем диване спать. Через полчаса ее разбудили. Привезли больного с тяжелым внутренним кровотечением, и сестра сказала, что Татьяна Юрьевна просила ее разбудить. Екатерина Петровна надела халат и пошла в приемный покой.

В комнате с голубыми стенами, с кафельным полом и холодным светом ламп, подвешенных на высоком потолке, в этой комнате, которая видела столько же, сколько и сама Екатерина Петровна, на высокой металлической каталке, покрытой клеенкой, лежал полный мужчина, которого только что успели переодеть в казенное белье. Он был без сознания. Около него стояла Татьяна Юрьевна и посмотрела на Екатерину Петровну так, как будто хотела сказать: «Вы извините, что я вас разбудила, я боялась, будет хуже, если этого не сделать».

Екатерина Петровна подошла к больному. Глаза его были закрыты, лицо бледно и покрыто липким потом, дыхание прерывистое. Изредка его рвало кровью. Она взяла его руку, вялую и тяжелую, — пульса почти не было.

— Кровяное давление меряли?

— Падает.

— Срочно перенесите в изолятор, — сказала Екатерина Петровна.

Первое, что надо было сделать, — покой, лед на живот, хлористый кальций внутривенно и дробное переливание крови — небольшими порциями, чтобы не усилить кровотечения. Больной был очень плох. Может быть, придется делать операцию.

Когда его положили в изоляторе и стали готовить все необходимое, Екатерина Петровна сказала сестре, чтобы сюда же принесли историю болезни.

— Кто его привез? — спросила она у Татьяны Юрьевны.

— Какой-то знакомый. Его привезли не из дома.

Значит, в истории болезни ничего не может быть записано. Все-таки она посмотрела на листок, разграфленный в типографии и напоминающий краткую анкету физической жизни человека. Анамнеза — предистории болезни — здесь не было и не могло быть. Больной был у знакомых, ему стало плохо, и кто-то привез его без сознания в больницу — все это было ей неинтересно. Ей и так уже было ясно, что кровотечение началось на почве язвы желудка.

Она машинально прочла его фамилию, положила историю болезни на стол и опять подошла к больному. В изоляторе было светлее, чем в приемном покое. Почему-то его лицо вдруг показалось ей знакомым. Она взяла историю болезни и снова прочла его фамилию.

Это был тот, о ком она недавно вспоминала, — муж Зинаиды Павловны. Если бы не тяжелое его положение, можно было бы сказать — легок на помине.

Пока готовили прибор для переливания крови, Екатерина Петровна вызвала санитарку и спросила ее:

— Вы знаете, где живет Зинаида Павловна Светлова? Из райздрава?

У Зинаиды Павловны и ее мужа была такая фамилия, что невольно думалось — неправильно давать фамилии при рождении. Надо их присваивать, когда человек станет взрослым.

Санитарка знала, где живет Зинаида Павловна.

— Сходите к ней и скажите, что к нам доставлен ее муж. Без сознания.

Санитарка ушла. В это время Екатерина Петровна уже забыла, чей это муж и кто такая Зинаида Павловна, потому что начали делать переливание крови.

Больной был без пульса. В течение часа они делали все, что могли, но лучше ему не стало. Если даже оперировать, то лучше было бы привести его в более стойкое состояние.

Прошел еще час, и снова делали все, что могли, но ему так и не стало лучше. Это была ночь без пульса, — самая трудная ночь, когда человек лежит без пульса, а ты должен сделать все, что можешь, чтобы стало лучше.

В третьем часу Екатерина Петровна сказала Тане:

— Надо готовить операционную.

— Уже все готово, — сказала Татьяна Юрьевна.

Больного перенесли в операционную, зажгли лампы, приготовили инструмент. Врачи и операционная сестра вымылись и подошли к больному.

У Екатерины Петровны с самого начала появилось предчувствие, что сегодня будет особенно трудно, — иногда бывают такие предчувствия. Когда она шла по коридору в операционную, то услышала шум дождя, стекающего по окнам коридора, — весь день собиралась гроза, теперь она пришла. В операционной грозы уже не было слышно, и Екатерина Петровна забыла о ней так же, как забыла и обо всем остальном, кроме больного.

Вскрыли брюшную полость, и сразу стало ясно, что желудок полон крови: при надавливании начиналась рвота кровью. На желудке обнаружили язву; после этого часть желудка была удалена, а остальное сшито заново. Операция кончилась через час. Все это время пульс был очень плохим, и все время делали переливание крови.

Перед тем как закрыть брюшную полость, они проверили, не оставлен ли в ней тампон, а затем стали накладывать шов. Что с больным будет дальше, все еще было неясно.

Уже кончая зашивать полость, Екатерина Петровна вдруг услышала над головой страшный удар — такой, что задрожали стекла в операционной. Это был гром. Она совсем забыла про грозу. Гроза, очевидно, была очень сильной и напомнила госпиталь, когда приходилось оперировать под бомбежкой.